-
Добро пожаловать на форум Темная Долина
Присоединяйтесь к нашему сообществу! У нас Вы найдете много всего интересного!
Войти Регистрация Выбрать стиль
ВОЛЧИЦА
Почетный житель
Услышав волка вой в ночи,
Задумайся над содержаньем.
Быть может, песня о любви,
Или печаль, тоска, страданье.
Он долго жил среди ослов,
Он ненавидел одолженья,
Знал он нежность и любовь,
И ревность, боль и униженье.
Он думал, что прошла любовь,
Поставил в этом деле точку,
Послушался опять ослов,
И превратился в одиночку.
Он понял, что такое страх,
Он понял, что такое счастье,
Боится, что остался прах,
Да и в душе опять ненастье.
Он ненавидит сам себя,
Он будет жить, страдать, бороться,
Он не забудет ничего,
Что в этой жизни как даётся.
Волк будет жить среди людей,
Он не поставит в жизни точки.
Ничто не может быть сильней,
Чем сердце волка-одиночки...
Задумайся над содержаньем.
Быть может, песня о любви,
Или печаль, тоска, страданье.
Он долго жил среди ослов,
Он ненавидел одолженья,
Знал он нежность и любовь,
И ревность, боль и униженье.
Он думал, что прошла любовь,
Поставил в этом деле точку,
Послушался опять ослов,
И превратился в одиночку.
Он понял, что такое страх,
Он понял, что такое счастье,
Боится, что остался прах,
Да и в душе опять ненастье.
Он ненавидит сам себя,
Он будет жить, страдать, бороться,
Он не забудет ничего,
Что в этой жизни как даётся.
Волк будет жить среди людей,
Он не поставит в жизни точки.
Ничто не может быть сильней,
Чем сердце волка-одиночки...
Последнее редактирование модератором:
ВОЛЧИЦА
Почетный житель
ВОЛЧИЦА
Почетный житель
Они выходят на охоту ночью,
Укрытые спасительницей-тьмой:
Лишь тени, незаметные всем прочим,
Изгнанники, забытые судьбой.
В их стае властвуют свои порядки:
Вожак - хранитель мудрости веков.
Ведет он стаю на охоту, в схватки,
Он много видел и на многое готов.
А в полнолуние они выйдут из леса
На дикий холм, что весь порос травой,
И там, среди травы, начнется песня,
Та самая, известная как вой.
И в этой песне все: и горечь поражений,
И память о далеких временах,
Когда они не ведали сражений
И властвовали в девственных лесах.
Их знают все, и каждый их боится,
Ибо считает порожденьем Тьмы,
Их называют "хищники", "убийцы",
А может даже "слуги Сатаны".
Их без зазренья совести гоняют,
Приказ, услышав, родственники-псы
И в миг погони напрочь забывают,
Что тоже были раньше как они.
Укрытые спасительницей-тьмой:
Лишь тени, незаметные всем прочим,
Изгнанники, забытые судьбой.
В их стае властвуют свои порядки:
Вожак - хранитель мудрости веков.
Ведет он стаю на охоту, в схватки,
Он много видел и на многое готов.
А в полнолуние они выйдут из леса
На дикий холм, что весь порос травой,
И там, среди травы, начнется песня,
Та самая, известная как вой.
И в этой песне все: и горечь поражений,
И память о далеких временах,
Когда они не ведали сражений
И властвовали в девственных лесах.
Их знают все, и каждый их боится,
Ибо считает порожденьем Тьмы,
Их называют "хищники", "убийцы",
А может даже "слуги Сатаны".
Их без зазренья совести гоняют,
Приказ, услышав, родственники-псы
И в миг погони напрочь забывают,
Что тоже были раньше как они.
ВОЛЧИЦА
Почетный житель
"Встреча"
светила мертвая Луна, она не знала, почему, но это ночь должна была быть особенной, потому, сегодня она вышла на охоту... не ела она уже несколько дней и ребра сильно выпирали в стороны, порой натирая даже кожу. Зима была лютой. нет. даже слово не то, прошло уже много времени от первого снега, а ей все не приходил конец, и Аркен начинала волноваться, если так будет продолжаться - она попросту подохнет от голода... Она видела волков, они уходили на юг, впервые видела, что бы волки уходил со своих мест, но так было. Снежная не боялась, не впервые ей пришла на долю голодная пора, но места действительно пустели - все уходили. Покидали леса, что лежали совсем у подножия Гор. Олени ушли первые, потом и все птицы, а уж за птицами, главными вестниками беды, начали уходить и хищники. Никто не знал причину почему зима затянулась, но никто и не хотел узнать. Это была другая сторона вопроса. Просто все убегали. Снежная призирала их за это. Как можно покидать родные места из за того, что стало мало дичи? Хотя внутри, подавляя ее внешнюю гордость, говорил здравый смысл, и он всегда подсказывал ей. что ей бы тоже стоило последовать их примеру... но пока она держалась, неделю назад, она была еще в состоянии найти, поймать и убить оленя, кто знает. может и сегодня удача улыбнется рыси? Впрочем, Снежная никогда н верила в удачу... но и это уже была другая сторона вопроса...
И все же. выходила из логова в эту лютую холодную ночь, что пробирала до костей, рысь не из-за голода. Что то другое, не инстинкт вел ее... рыси было все равно, что это она настолько оглохла от внешнего мира от холода и голода. что просто подчинилась... что было не в ее правилах.
мертвенно былой тенью скользила она сквозь черный стволы тощих, голых деревьев. Яркая, болезненная Луна светила, как огонь человеческих костров- так же ярко. только свет ее был холоднее, словно мать. безразлично взирает на своих детей. не вмешиваясь в их дела и не помогая, даже в самые страшные минуты. тени скакали по пустому лесу, словно им кто дал волю, позволил разгулять на развалинах, на трупах некогда великолепной империи. населенной и живой. Рысь зло зарычала и попыталась поймать одну из теней лапой, но не вышло... тогда она зарычала еще громче и яростнее, ее злило то, что происходило с ее лесом...
А где то далеко ей ответил вой волка.
Рысь повела ушами. Ей никогда еще не отвечал волк. Только если она забредала на чужую территорию. ее прежде оповещали, и она всегда отступала, знала. что значит попасть в разъяренную стаю.. там каждый вместе, так нет одиночек, так все друг за друга и они не нападают в одиночку. они бы разорвал ее на клочки - рысь одиночка. она одна, и волки никогда не воют в одиночку. волчья стая всегда воет скопом. Вой повторился - это был одинокий, мертвый вой, одинокого волка. Снежная шла дальше, только на этот раз она знала. что не одна... и была более осторожной. Луна заливала светом заснеженную поляну, рысь вышла на свет, хотя даже так ее было еле различить. шерсть серого серебра и белого метала сливалась с твердой водой - снегом. Она присела на лапах, царапая пузом поверхность холодного снега. Потянула воздух. И ничего не учуяла. Оленей нет. в радиусе нескольких тысяч километров. а уходить дальше.. это значит УХОДИТЬ из леса... а она не сделает этого... пока...
Что делать? что есть, как жить?
Снежная легко вспрыгнула на ветвь мертвого дерева - границу ее территории, дальше начинались владения стаи, но стаи больше не было - они все ушли. Рысь ждала. Чего то ждала, поджав лапы, она осторожно следила за поляной, словно ожидая чего то. И вот, после того, как Снежная трижды беззвучно вздохнула, на поляну вышла волчица, незнакомая, черная, как сама ночь и почти неразличимая на силуэтах черных деревьев. Это была территория Снежной, ни один волк не забредал на ее территорию, уважал ее, она была хорошим охотником, но эта волчица была другой. она была чужой и нет. Сильная. молодая... от нее пахло востоком, долгой дорогой... и что то всколыхнулось от этого запаха в глубине обмороженной души Аркен. Она с силой оттолкнулась от ветки и бесшумно села на землю, увязав в снегу по самое брюхо.
Волчица оскалилась и попятилась, прижав уши к затылку. Поджарая, худощавая, голодная. но сильная. Рысь замерла. Волчица тоже.
Так прошло несколько минут, каждая оценивала противника и взвешивала свои шансы. Потом рысь сделала шаг вперед, выбралась из снега и начала обматывать круги вокруг волчицы, она глухо рычала, обходила ее со всех сторон. но волчица не желала зла, ее тело было напряжено, сейчас она была сильнее рыси, но Снежную это не смущало, ее смущало другое, почему волчица не принимает вызов?
Пошел снег. Его не было несколько дней, безумный мороз без снега. А сейчас рыси даже показалась, что снег смягчил мороз и стало теплее.
Он повалил внезапно, огромными хлопьями кристаллов обмороженной воды. И застил глаза. Снежная знала. что теперь ее очень сложно увидеть. Ее шерсть слилась с окружающим. Летом она была неудачной охотницей, ее было замечательно видно, она часто голодала из за этого, но не разу не пожалела, что такая родилась. А вот зимой. это было ее время... хотя стада часто просто кочевали зимой. и она все равно голодала...
но и это был другой вопрос и другая история...
Внезапно волчица выпрямилась и расправила плечи, встала в свой полный рост, вскинула голову и завыла... оглушительно и непривычно...
Рысь вскрикнула.... и упала на снег.... а волчица все выла и выла... в Луне ли..или в небо, но это было страшно..
Снежная дрожала всем телом, вой делал ей больно глубоко внутри... что то такое знакомое и теплое... где то она уже слышала это... не в стае. что соседствовала с ее территорией - нет. Это было давно, так давно, что Снежная не помнила этого, забыла... а теперь...
И волчица сделала шаг вперед , а потом и еще... она нашла ту. за кем пришла... И рысь поняла это...
Много времени прошло с тех пор, много зим еще пролетело, и много дождей испарилось, Много Лун сменилось и много раз тухло солнце... но ту встречу уже нельзя было забыть, она стала реальность.
Снежная лениво лежала на дереве, вдыхая незнакомый запах незнакомого леса, очередного в их кочевнической жизни, а рядом с деревом сидела волчица, облизывая лапу, и скалясь закату... рысь щурясь тоже глядела на очередной закат, далеко не последний в ее жизни...
А когда наступила Ночь и на охоту вышла Луна, Черная завыла, а Снежная лежала на своей ветке и слушала... вспоминая все...
а потом лес огласило два голоса... страшный рысиный рык и оглушительный вой волка....
Рысь помнила, что когда то дала слово, что найдет Черную...а Черная нашла ее сама...так было надо.... для них самих.
Скользя на крови - на своей и чужой,
Не веруя и не любя,
Ты знаешь, что должен вернуться живой
И жить на Земле для себя.
Тебя предавали не раз и не два,
И Смерти в глаза ты смотрел,
И тратить отвык ты пустые слова,
Когда брал врага на прицел.
Не слушай, но думай, захлопнута дверь,
Ты волк-одиночка, ты загнанный зверь,
Ты загнанный зверь.
Приклеился нож твой к руке на крови,
Сверкнула в глазах твоих сталь.
Сожги все мосты, нити все оборви,
Ступи на горящий асфальт!
Не слушай, но думай, не кайся, но верь,
Ты волк-одиночка, ты загнанный зверь,
Ты загнанный зверь.
Запомни, герой, и сомненья отбрось -
Достоин лишь тот выживать,
В ком мрачным огнем разгорается злость
И нечего больше терять!
Не слушай, но думай, захлопнута дверь,
Ты волк-одиночка, ты загнанный зверь,
Ты загнанный зверь.
***
Скользя на крови - на своей и чужой,
Не веруя и не любя,
Ты знаешь, что должен вернуться живой
И жить на Земле для себя.
Тебя предавали не раз и не два,
И Смерти в глаза ты смотрел,
И тратить отвык ты пустые слова,
Когда брал врага на прицел.
Не слушай, но думай, захлопнута дверь,
Ты волк-одиночка, ты загнанный зверь,
Ты загнанный зверь.
Приклеился нож твой к руке на крови,
Сверкнула в глазах твоих сталь.
Сожги все мосты, нити все оборви,
Ступи на горящий асфальт!
Не слушай, но думай, не кайся, но верь,
Ты волк-одиночка, ты загнанный зверь,
Ты загнанный зверь.
Запомни, герой, и сомненья отбрось -
Достоин лишь тот выживать,
В ком мрачным огнем разгорается злость
И нечего больше терять!
Не слушай, но думай, захлопнута дверь,
Ты волк-одиночка, ты загнанный зверь,
Ты загнанный зверь.
***
Черным Волком раненным без стаи
Брел наугад во тьму, да в темноты.
Снег красный след лениво заметает
Красные по белому цветы.
На скале отвесной и высокой,
Там, где звезды касается земля,
Белою Волчицей одинокой
Первый раз увидел я тебя.
Белая Волчица черной ночи
Кажется до боли непорочной,
Как красные по белому цветы,
Как на погосте мертвые кресты.
И Черный волк, без стаи, одиночка
Стал вечным силуэтом этой ночи.
Белая Волчица на снегу,
До тебя дойти я не смогу,
Я черный, я совсем иного цвета
И в черное любовь моя одета.
Черный Волк и Белая волчица,
Ничего меж нами не случится.
Белая в снегу Волчица в белом,
Полночь увязалась сзади следом.
Разлука за любовью волочится.
В белом снегу белая Волчица.
Черный Волк израненный, без стаи
И сил моих уже на полпути,
Я не дождусь, пока снега растают,
Но буду до последнего идти.
Белая Волчица на снегу,
До тебя дойти я не смогу,
Я черный , я совсем иного цвета,
И в черное любовь моя одета.
Черный Волк и Белая волчица,
Ничего меж нами не случится.
Наст на пути - холодные осколки
И расцветают алые цветы
По следу недострелянного Волка,
Мне не достигнуть этой высоты.
Там белая Волчица на снегу,
Я вздох последний свято берегу
И когда душа просится с телом,
Я тоже стану белым - белым-белым.
И завянут красные цветы,
Но станешь ты чернее черноты....
Белый Волк и Черная Волчица,
Ничего меж нами не случится.
Я белый, я опять иного цвета
И в белое любовь моя одета...
***
Неужель так одиноко
Будет в мире без тебя?!...
Уж прости, что так жестоко
Обошлась с тобой судьба...
Ты ушел из жизни этой,
Но остался в сердце след...
Отплатив не той монетой
И не дав тебе побед,
Жизнь тебя не пощадила,
Не дала еще чуток...
В темноте волчица взвыла,
Пригорюнившись молила,
Чтоб взглянуть еще разок
На того, кто сердцу мил
И кого не позабыло
Сердце женское..."Любила?!"-
Спросишь ты чрез много лет,
И ответишь:"Не забыла,
Как тебя я хоронила,
Как себя я проклинала,
Как с тобою умирала..."
***
Для графини травили волка.
Его поступь была легка...
Полированная двустволка -
Как восторженная строка!
Был он гордый и одинокий.
На виду или на слуху
Стрекотали про смерть сороки
Беспардонную чепуху.
Упоённо рычала свора,
Егеря поднимали плеть -
Все искали, где тот, который
Призван выйти был и умереть?
Нет, любимая... Даже в мыслях
Я не буду ни чей холоп.
Я уже не подам под выстрел
Свой упрямый звериный лоб.
И моя негустая шкура
Не украсит ничей камин.
Пуля - дура? Конечно, дура...
Только в поле и я - один...
Всё бело, и борзые стелют
Над равниной беззвучный бег.
Эх, дожить бы хоть до апреля -
Посмотреть как растает снег.
Как по небу бегут беспечно
Облака до краёв земли...
И влюбиться в тебя навечно,
За секунду до крика: "Пли!"
***
Они выходят на охоту ночью,
Укрытые спасительницей-тьмой:
Лишь тени, незаметные всем прочим,
Изгнанники, забытые судьбой.
В их стае властвуют свои порядки:
Вожак - хранитель мудрости веков.
Ведет он стаю на охоту, в схватки,
Он много видел и на многое готов.
А в полнолуние они выйдут из леса
На дикий холм, что весь порос травой,
И там, среди травы, начнется песня,
Та самая, известная как вой.
И в этой песне все: и горечь поражений,
И память о далеких временах,
Когда они не ведали сражений
И властвовали в девственных лесах.
Их знают все, и каждый их боится,
Ибо считает порожденьем Тьмы,
Их называют "хищники", "убийцы",
А может даже "слуги Сатаны".
Их без зазренья совести гоняют,
Приказ, услышав, родственники-псы
И в миг погони напрочь забывают,
Что тоже были раньше как они.
За годы псы привыкли служить людям,
Забыв про стаю и про Вожака,
Забыв про то, насколько путь их труден
И что такое воля и борьба.
Теперь домашних братьев презирают
Те хищники, привыкшие к борьбе,
И в полнолунье песню начинают
Со слов о нескончаемой войне.
Они не любят все эти сраженья,
Стараются укрыться в темноте:
Ведь только в этом шансы на спасенье,
Лишь так им можно выжить в той войне.
И ночь всегда надежно укрывает
Своих детей от гнева их врагов,
И вновь охоту стая начинает,
Забытые властители лесов...
***
Они выходят на охоту ночью,
Укрытые спасительницей-тьмой:
Лишь тени, незаметные всем прочим,
Изгнанники, забытые судьбой.
В их стае властвуют свои порядки:
Вожак - хранитель мудрости веков.
Ведет он стаю на охоту, в схватки,
Он много видел и на многое готов.
А в полнолуние они выйдут из леса
На дикий холм, что весь порос травой,
И там, среди травы, начнется песня,
Та самая, известная как вой.
И в этой песне все: и горечь поражений,
И память о далеких временах,
Когда они не ведали сражений
И властвовали в девственных лесах.
Их знают все, и каждый их боится,
Ибо считает порожденьем Тьмы,
Их называют "хищники", "убийцы",
А может даже "слуги Сатаны".
Их без зазренья совести гоняют,
Приказ, услышав, родственники-псы
И в миг погони напрочь забывают,
Что тоже были раньше как они.
За годы псы привыкли служить людям,
Забыв про стаю и про Вожака,
Забыв про то, насколько путь их труден
И что такое воля и борьба.
Теперь домашних братьев презирают
Те хищники, привыкшие к борьбе,
И в полнолунье песню начинают
Со слов о нескончаемой войне.
Они не любят все эти сраженья,
Стараются укрыться в темноте:
Ведь только в этом шансы на спасенье,
Лишь так им можно выжить в той войне.
И ночь всегда надежно укрывает
Своих детей от гнева их врагов,
И вновь охоту стая начинает,
Забытые властители лесов...
***
Мы волки - по закону злые,
И пусть простят нам бешенный оскал.
Что делать, мы с рождения такие
И не умеем улыбаться вам.
А нас не любят - бьют и в хвост, и в гриву,
На цепь в "Зоо" сажают, что с того!
Мы в сказках обязательно лихие
И зла желаем всем до одного.
А вы побудьте в шкуре хоть недолго,
На мир взгляните так, как видим мы,
Хоть раз почувствуйте себя вы волком,
Поймите нас до глубины души.
Узнаете тогда вы вкус свободы,
И как до хрипа душит поводок.
Поймёте, что такое "право гордых",
И сколько стоит лишь один рывок.
А если испытать облаву,
Когда вокруг флажки, глаза, стволы,
И ощутите смерти вы прохладу,
Когда выходишь с егерем на ты:
Когда щелчок - курок взведён, и выстрел!
И бок в крови, но ты успел, ты смог!
А после... Не нашёл ты близких,
Их уволок удачливый стрелок.
И так всю жизнь - по лезвию, по бритве,
Всю жизнь в бегах и ты клянёшь судьбу.
И вот тогда прийдёшь к нам на поляну,
Где вместе мы повоем на луну,
Кроваво-бледную холодную луну..
***
Услышав волка вой в ночи,
Задумайся над содержаньем.
Быть может, песня о любви,
Или печаль, тоска, страданье.
Он долго жил среди ослов,
Он ненавидел одолженья,
Знал он нежность и любовь,
И ревность, боль и униженье.
Он думал, что прошла любовь,
Поставил в этом деле точку,
Послушался опять ослов,
И превратился в одиночку.
Он понял, что такое страх,
Он понял, что такое счастье,
Боится, что остался прах,
Да и в душе опять ненастье.
Он ненавидит сам себя,
Он будет жить, страдать, бороться,
Он не забудет ничего,
Что в этой жизни как даётся.
Волк будет жить среди людей,
Он не поставит в жизни точки.
Ничто не может быть сильней,
Чем сердце волка-одиночки...
***
Серый хищник бредёт устало,
Вспоминая былые схватки,
Вспоминая ту, которой не стало,
Последний шаг её шаткий...
Вспоминая слабый последний вой -
Улыбнувшись, стрельнул человек,
Она заслонила его собой,
Обагрив кровью белый снег...
***
Луна черченье круга завершила.
И ночь раскинулась темней.
Миг - и на место возвратила
Томленье золотых лучей.
Ты засмеялась, заискрилась,
Вся светом наполняясь,
В волчицу тотчас обратилась,
Уже ни в чём не сомневаясь.
Я - волк! И не одно столетье одинок.
Сливаясь в лёгком беге с ковылём,
Всё потеряв, тогда поверить я не мог,
Что мой побег закончен, и я - не одинок.
Летела степь, томясь движеньем,
Раскинувшись под нашими ногами.
Мы были вместе... От мгновения к томленью!
Мы были вместе, Солнышко, волками!
Ушёл в былое тяжкий мир
Обманов, лжи, запретов.
Мы - дети солнца, мы бежим
Без остановок от наветов.
Волк встал как вкопанный, застыл.
Во мраке ночи он остановился.
Луна на месяц сократилась. Волчица
Тотчас в человека обратилась.
И, всё забыв, ушла в распятье дня,
Не думая и ничего не вспоминая.
А волк продолжил вечный бег,
Себя быстрей в дороге догоняя...
***
Скользя на крови - на своей и чужой,
Не веруя и не любя,
Ты знаешь, что должен вернуться живой
И жить на Земле для себя.
Тебя предавали не раз и не два,
И Смерти в глаза ты смотрел,
И тратить отвык ты пустые слова,
Когда брал врага на прицел.
Не слушай, но думай, захлопнута дверь,
Ты волк-одиночка, ты загнанный зверь,
Ты загнанный зверь.
Приклеился нож твой к руке на крови,
Сверкнула в глазах твоих сталь.
Сожги все мосты, нити все оборви,
Ступи на горящий асфальт!
Не слушай, но думай, не кайся, но верь,
Ты волк-одиночка, ты загнанный зверь,
Ты загнанный зверь.
Запомни, герой, и сомненья отбрось -
Достоин лишь тот выживать,
В ком мрачным огнем разгорается злость
И нечего больше терять!
Не слушай, но думай, захлопнута дверь,
Ты волк-одиночка, ты загнанный зверь,
Ты загнанный зверь.
***
Черным Волком раненным без стаи
Брел наугад во тьму, да в темноты.
Снег красный след лениво заметает
Красные по белому цветы.
На скале отвесной и высокой,
Там, где звезды касается земля,
Белою Волчицей одинокой
Первый раз увидел я тебя.
Белая Волчица черной ночи
Кажется до боли непорочной,
Как красные по белому цветы,
Как на погосте мертвые кресты.
И Черный волк, без стаи, одиночка
Стал вечным силуэтом этой ночи.
Белая Волчица на снегу,
До тебя дойти я не смогу,
Я черный, я совсем иного цвета
И в черное любовь моя одета.
Черный Волк и Белая волчица,
Ничего меж нами не случится.
Белая в снегу Волчица в белом,
Полночь увязалась сзади следом.
Разлука за любовью волочится.
В белом снегу белая Волчица.
Черный Волк израненный, без стаи
И сил моих уже на полпути,
Я не дождусь, пока снега растают,
Но буду до последнего идти.
Белая Волчица на снегу,
До тебя дойти я не смогу,
Я черный , я совсем иного цвета,
И в черное любовь моя одета.
Черный Волк и Белая волчица,
Ничего меж нами не случится.
Наст на пути - холодные осколки
И расцветают алые цветы
По следу недострелянного Волка,
Мне не достигнуть этой высоты.
Там белая Волчица на снегу,
Я вздох последний свято берегу
И когда душа просится с телом,
Я тоже стану белым - белым-белым.
И завянут красные цветы,
Но станешь ты чернее черноты....
Белый Волк и Черная Волчица,
Ничего меж нами не случится.
Я белый, я опять иного цвета
И в белое любовь моя одета...
***
Неужель так одиноко
Будет в мире без тебя?!...
Уж прости, что так жестоко
Обошлась с тобой судьба...
Ты ушел из жизни этой,
Но остался в сердце след...
Отплатив не той монетой
И не дав тебе побед,
Жизнь тебя не пощадила,
Не дала еще чуток...
В темноте волчица взвыла,
Пригорюнившись молила,
Чтоб взглянуть еще разок
На того, кто сердцу мил
И кого не позабыло
Сердце женское..."Любила?!"-
Спросишь ты чрез много лет,
И ответишь:"Не забыла,
Как тебя я хоронила,
Как себя я проклинала,
Как с тобою умирала..."
***
Для графини травили волка.
Его поступь была легка...
Полированная двустволка -
Как восторженная строка!
Был он гордый и одинокий.
На виду или на слуху
Стрекотали про смерть сороки
Беспардонную чепуху.
Упоённо рычала свора,
Егеря поднимали плеть -
Все искали, где тот, который
Призван выйти был и умереть?
Нет, любимая... Даже в мыслях
Я не буду ни чей холоп.
Я уже не подам под выстрел
Свой упрямый звериный лоб.
И моя негустая шкура
Не украсит ничей камин.
Пуля - дура? Конечно, дура...
Только в поле и я - один...
Всё бело, и борзые стелют
Над равниной беззвучный бег.
Эх, дожить бы хоть до апреля -
Посмотреть как растает снег.
Как по небу бегут беспечно
Облака до краёв земли...
И влюбиться в тебя навечно,
За секунду до крика: "Пли!"
***
Они выходят на охоту ночью,
Укрытые спасительницей-тьмой:
Лишь тени, незаметные всем прочим,
Изгнанники, забытые судьбой.
В их стае властвуют свои порядки:
Вожак - хранитель мудрости веков.
Ведет он стаю на охоту, в схватки,
Он много видел и на многое готов.
А в полнолуние они выйдут из леса
На дикий холм, что весь порос травой,
И там, среди травы, начнется песня,
Та самая, известная как вой.
И в этой песне все: и горечь поражений,
И память о далеких временах,
Когда они не ведали сражений
И властвовали в девственных лесах.
Их знают все, и каждый их боится,
Ибо считает порожденьем Тьмы,
Их называют "хищники", "убийцы",
А может даже "слуги Сатаны".
Их без зазренья совести гоняют,
Приказ, услышав, родственники-псы
И в миг погони напрочь забывают,
Что тоже были раньше как они.
За годы псы привыкли служить людям,
Забыв про стаю и про Вожака,
Забыв про то, насколько путь их труден
И что такое воля и борьба.
Теперь домашних братьев презирают
Те хищники, привыкшие к борьбе,
И в полнолунье песню начинают
Со слов о нескончаемой войне.
Они не любят все эти сраженья,
Стараются укрыться в темноте:
Ведь только в этом шансы на спасенье,
Лишь так им можно выжить в той войне.
И ночь всегда надежно укрывает
Своих детей от гнева их врагов,
И вновь охоту стая начинает,
Забытые властители лесов...
***
Они выходят на охоту ночью,
Укрытые спасительницей-тьмой:
Лишь тени, незаметные всем прочим,
Изгнанники, забытые судьбой.
В их стае властвуют свои порядки:
Вожак - хранитель мудрости веков.
Ведет он стаю на охоту, в схватки,
Он много видел и на многое готов.
А в полнолуние они выйдут из леса
На дикий холм, что весь порос травой,
И там, среди травы, начнется песня,
Та самая, известная как вой.
И в этой песне все: и горечь поражений,
И память о далеких временах,
Когда они не ведали сражений
И властвовали в девственных лесах.
Их знают все, и каждый их боится,
Ибо считает порожденьем Тьмы,
Их называют "хищники", "убийцы",
А может даже "слуги Сатаны".
Их без зазренья совести гоняют,
Приказ, услышав, родственники-псы
И в миг погони напрочь забывают,
Что тоже были раньше как они.
За годы псы привыкли служить людям,
Забыв про стаю и про Вожака,
Забыв про то, насколько путь их труден
И что такое воля и борьба.
Теперь домашних братьев презирают
Те хищники, привыкшие к борьбе,
И в полнолунье песню начинают
Со слов о нескончаемой войне.
Они не любят все эти сраженья,
Стараются укрыться в темноте:
Ведь только в этом шансы на спасенье,
Лишь так им можно выжить в той войне.
И ночь всегда надежно укрывает
Своих детей от гнева их врагов,
И вновь охоту стая начинает,
Забытые властители лесов...
***
Мы волки - по закону злые,
И пусть простят нам бешенный оскал.
Что делать, мы с рождения такие
И не умеем улыбаться вам.
А нас не любят - бьют и в хвост, и в гриву,
На цепь в "Зоо" сажают, что с того!
Мы в сказках обязательно лихие
И зла желаем всем до одного.
А вы побудьте в шкуре хоть недолго,
На мир взгляните так, как видим мы,
Хоть раз почувствуйте себя вы волком,
Поймите нас до глубины души.
Узнаете тогда вы вкус свободы,
И как до хрипа душит поводок.
Поймёте, что такое "право гордых",
И сколько стоит лишь один рывок.
А если испытать облаву,
Когда вокруг флажки, глаза, стволы,
И ощутите смерти вы прохладу,
Когда выходишь с егерем на ты:
Когда щелчок - курок взведён, и выстрел!
И бок в крови, но ты успел, ты смог!
А после... Не нашёл ты близких,
Их уволок удачливый стрелок.
И так всю жизнь - по лезвию, по бритве,
Всю жизнь в бегах и ты клянёшь судьбу.
И вот тогда прийдёшь к нам на поляну,
Где вместе мы повоем на луну,
Кроваво-бледную холодную луну..
***
Услышав волка вой в ночи,
Задумайся над содержаньем.
Быть может, песня о любви,
Или печаль, тоска, страданье.
Он долго жил среди ослов,
Он ненавидел одолженья,
Знал он нежность и любовь,
И ревность, боль и униженье.
Он думал, что прошла любовь,
Поставил в этом деле точку,
Послушался опять ослов,
И превратился в одиночку.
Он понял, что такое страх,
Он понял, что такое счастье,
Боится, что остался прах,
Да и в душе опять ненастье.
Он ненавидит сам себя,
Он будет жить, страдать, бороться,
Он не забудет ничего,
Что в этой жизни как даётся.
Волк будет жить среди людей,
Он не поставит в жизни точки.
Ничто не может быть сильней,
Чем сердце волка-одиночки...
***
Серый хищник бредёт устало,
Вспоминая былые схватки,
Вспоминая ту, которой не стало,
Последний шаг её шаткий...
Вспоминая слабый последний вой -
Улыбнувшись, стрельнул человек,
Она заслонила его собой,
Обагрив кровью белый снег...
***
Луна черченье круга завершила.
И ночь раскинулась темней.
Миг - и на место возвратила
Томленье золотых лучей.
Ты засмеялась, заискрилась,
Вся светом наполняясь,
В волчицу тотчас обратилась,
Уже ни в чём не сомневаясь.
Я - волк! И не одно столетье одинок.
Сливаясь в лёгком беге с ковылём,
Всё потеряв, тогда поверить я не мог,
Что мой побег закончен, и я - не одинок.
Летела степь, томясь движеньем,
Раскинувшись под нашими ногами.
Мы были вместе... От мгновения к томленью!
Мы были вместе, Солнышко, волками!
Ушёл в былое тяжкий мир
Обманов, лжи, запретов.
Мы - дети солнца, мы бежим
Без остановок от наветов.
Волк встал как вкопанный, застыл.
Во мраке ночи он остановился.
Луна на месяц сократилась. Волчица
Тотчас в человека обратилась.
И, всё забыв, ушла в распятье дня,
Не думая и ничего не вспоминая.
А волк продолжил вечный бег,
Себя быстрей в дороге догоняя...
***
Тугой спиралью крутит нас,
И рты ощерились клыками.
Опять настал последний час,
А значит, снова быть волками.
Я знать не знаю, кем ты был,
Откуда ты пришёл, не знаю.
У нас с тобой один источник сил,
И мы ведём с тобою стаю.
Опять нам слышен Белый Зов,
Опять Безмолвие нас манит.
И пусть Закон волков суров,
Но волк на волка не восстанет.
Желты клыки у стариков,
Белы клыки у малолеток.
Надёжна память у волков,
Она хранит узоры клеток.
И снег блестит, и светом бьёт,
И ветер реквием заводит.
Но стаю мы ведём вперёд,
Туда, где только волки ходят.
Судьба изгоев не страшна,
Себя избранником считаешь,
И стая волчия сплошна,
И ты в себе её вмещаешь.
***
Я родился в стае волков
И привык общаться без слов.
Моя радость - мяса кусок,
Мое счастье - крови глоток.
Когда встретил первый рассвет,
Кровью залит был белый свет,
Всюду пламя красных флажков
И оскалы черных стволов.
Видел, как топтали щенков
И взрывались груди волков.
Слышал скрежет тысячи зубов,
Видел смерть я стаи волков.
Боль родных и радость людей,
Так в душе остались моей
И поклялся я убивать -
Одиноким мстителем стать.
Мой вой твой сон нарушит.
Ты знаешь, это я.
Волчий вой - страх не проходит.
Волчий вой - смерть близка.
Волчий вой - с ума тебя сводит.
Волчий вой - месть моя.
Вырос я средь диких лесов,
Восхваляя лунных богов.
Рвал я плоть, пил сладкую кровь,
Стал проклятьем всех людских снов.
Словно демон с черных страниц,
Множил я число их гробниц,
Жажду мести я утолял
И точил о них свой оскал.
Погубил я множество душ
И сорвал я мести свой куш,
Но за мной охотились все
И покой мне снился во сне.
Я скрывался в гуще лесов
От людей и бешеных псов,
Мчался сквозь холодную ночь,
Знал никто не в силах помочь.
Боли взрыв,
Я знаю - это венец
Моих побед.
Волчий вой - страх не проходит.
Волчий вой - смерть близка.
Волчий вой - с ума тебя сводит.
Волчий вой - месть моя.
***
Волку - волк едва ли брат
И готов в любой момент
Впиться в горло, разорвав
Такелаж аорт и вен.
Воспитание волчат -
Долгий срок, нелёгкий путь.
Будут волки из щенков?
Как-нибудь, как-нибудь.
Одинокий серый зверь,
Что в тебе от человека?
За собой ты запер дверь
В камеру тупого века.
***
Рассвет, словно небо расстелено в кровь,
Грохот выстрелов, волки на белом снегу,
Я - мишень для людей, полупьяных стрелков,
Ни выжить, ни стаю спасти не могу...
К лесу волки! Бегите, спасайте щенков!
А флажки - словно кровь, оградили свободу,
Почему не бегу сквозь границу флажков?
Сегодня не волчья - на волка охота...
Я живу, но вокруг лишь кирпичные своды,
Человек мне не враг, а хозяин он мой,
И снова стрельба, и снова охота,
И серые хищники передо мной...
Нет, я не пёс, не позволю убить
Волка - брата по крови и плоти.
Лучше мне умереть, чем собакою жить.
Волки! К лесу! На волка охота...
* * *
Темно и холодно, и одиноко.
Она смотрела вдаль,
И взгляд её такой глубокий
Таил в себе печаль.
Ей страшно не было ни капли
И так хотелось жить,
Но чувства говорили ей, что
"Завтра тебе придётся уходить".
Она была готова,
Она этого ждала,
Но всё же было грустно,
Что Смерть её уже нашла.
Насмешливо моргнули звёзды,
Медленно взошла Луна.
И вот, не издав и звука,
Волчица умерла... одна.
светила мертвая Луна, она не знала, почему, но это ночь должна была быть особенной, потому, сегодня она вышла на охоту... не ела она уже несколько дней и ребра сильно выпирали в стороны, порой натирая даже кожу. Зима была лютой. нет. даже слово не то, прошло уже много времени от первого снега, а ей все не приходил конец, и Аркен начинала волноваться, если так будет продолжаться - она попросту подохнет от голода... Она видела волков, они уходили на юг, впервые видела, что бы волки уходил со своих мест, но так было. Снежная не боялась, не впервые ей пришла на долю голодная пора, но места действительно пустели - все уходили. Покидали леса, что лежали совсем у подножия Гор. Олени ушли первые, потом и все птицы, а уж за птицами, главными вестниками беды, начали уходить и хищники. Никто не знал причину почему зима затянулась, но никто и не хотел узнать. Это была другая сторона вопроса. Просто все убегали. Снежная призирала их за это. Как можно покидать родные места из за того, что стало мало дичи? Хотя внутри, подавляя ее внешнюю гордость, говорил здравый смысл, и он всегда подсказывал ей. что ей бы тоже стоило последовать их примеру... но пока она держалась, неделю назад, она была еще в состоянии найти, поймать и убить оленя, кто знает. может и сегодня удача улыбнется рыси? Впрочем, Снежная никогда н верила в удачу... но и это уже была другая сторона вопроса...
И все же. выходила из логова в эту лютую холодную ночь, что пробирала до костей, рысь не из-за голода. Что то другое, не инстинкт вел ее... рыси было все равно, что это она настолько оглохла от внешнего мира от холода и голода. что просто подчинилась... что было не в ее правилах.
мертвенно былой тенью скользила она сквозь черный стволы тощих, голых деревьев. Яркая, болезненная Луна светила, как огонь человеческих костров- так же ярко. только свет ее был холоднее, словно мать. безразлично взирает на своих детей. не вмешиваясь в их дела и не помогая, даже в самые страшные минуты. тени скакали по пустому лесу, словно им кто дал волю, позволил разгулять на развалинах, на трупах некогда великолепной империи. населенной и живой. Рысь зло зарычала и попыталась поймать одну из теней лапой, но не вышло... тогда она зарычала еще громче и яростнее, ее злило то, что происходило с ее лесом...
А где то далеко ей ответил вой волка.
Рысь повела ушами. Ей никогда еще не отвечал волк. Только если она забредала на чужую территорию. ее прежде оповещали, и она всегда отступала, знала. что значит попасть в разъяренную стаю.. там каждый вместе, так нет одиночек, так все друг за друга и они не нападают в одиночку. они бы разорвал ее на клочки - рысь одиночка. она одна, и волки никогда не воют в одиночку. волчья стая всегда воет скопом. Вой повторился - это был одинокий, мертвый вой, одинокого волка. Снежная шла дальше, только на этот раз она знала. что не одна... и была более осторожной. Луна заливала светом заснеженную поляну, рысь вышла на свет, хотя даже так ее было еле различить. шерсть серого серебра и белого метала сливалась с твердой водой - снегом. Она присела на лапах, царапая пузом поверхность холодного снега. Потянула воздух. И ничего не учуяла. Оленей нет. в радиусе нескольких тысяч километров. а уходить дальше.. это значит УХОДИТЬ из леса... а она не сделает этого... пока...
Что делать? что есть, как жить?
Снежная легко вспрыгнула на ветвь мертвого дерева - границу ее территории, дальше начинались владения стаи, но стаи больше не было - они все ушли. Рысь ждала. Чего то ждала, поджав лапы, она осторожно следила за поляной, словно ожидая чего то. И вот, после того, как Снежная трижды беззвучно вздохнула, на поляну вышла волчица, незнакомая, черная, как сама ночь и почти неразличимая на силуэтах черных деревьев. Это была территория Снежной, ни один волк не забредал на ее территорию, уважал ее, она была хорошим охотником, но эта волчица была другой. она была чужой и нет. Сильная. молодая... от нее пахло востоком, долгой дорогой... и что то всколыхнулось от этого запаха в глубине обмороженной души Аркен. Она с силой оттолкнулась от ветки и бесшумно села на землю, увязав в снегу по самое брюхо.
Волчица оскалилась и попятилась, прижав уши к затылку. Поджарая, худощавая, голодная. но сильная. Рысь замерла. Волчица тоже.
Так прошло несколько минут, каждая оценивала противника и взвешивала свои шансы. Потом рысь сделала шаг вперед, выбралась из снега и начала обматывать круги вокруг волчицы, она глухо рычала, обходила ее со всех сторон. но волчица не желала зла, ее тело было напряжено, сейчас она была сильнее рыси, но Снежную это не смущало, ее смущало другое, почему волчица не принимает вызов?
Пошел снег. Его не было несколько дней, безумный мороз без снега. А сейчас рыси даже показалась, что снег смягчил мороз и стало теплее.
Он повалил внезапно, огромными хлопьями кристаллов обмороженной воды. И застил глаза. Снежная знала. что теперь ее очень сложно увидеть. Ее шерсть слилась с окружающим. Летом она была неудачной охотницей, ее было замечательно видно, она часто голодала из за этого, но не разу не пожалела, что такая родилась. А вот зимой. это было ее время... хотя стада часто просто кочевали зимой. и она все равно голодала...
но и это был другой вопрос и другая история...
Внезапно волчица выпрямилась и расправила плечи, встала в свой полный рост, вскинула голову и завыла... оглушительно и непривычно...
Рысь вскрикнула.... и упала на снег.... а волчица все выла и выла... в Луне ли..или в небо, но это было страшно..
Снежная дрожала всем телом, вой делал ей больно глубоко внутри... что то такое знакомое и теплое... где то она уже слышала это... не в стае. что соседствовала с ее территорией - нет. Это было давно, так давно, что Снежная не помнила этого, забыла... а теперь...
И волчица сделала шаг вперед , а потом и еще... она нашла ту. за кем пришла... И рысь поняла это...
Много времени прошло с тех пор, много зим еще пролетело, и много дождей испарилось, Много Лун сменилось и много раз тухло солнце... но ту встречу уже нельзя было забыть, она стала реальность.
Снежная лениво лежала на дереве, вдыхая незнакомый запах незнакомого леса, очередного в их кочевнической жизни, а рядом с деревом сидела волчица, облизывая лапу, и скалясь закату... рысь щурясь тоже глядела на очередной закат, далеко не последний в ее жизни...
А когда наступила Ночь и на охоту вышла Луна, Черная завыла, а Снежная лежала на своей ветке и слушала... вспоминая все...
а потом лес огласило два голоса... страшный рысиный рык и оглушительный вой волка....
Рысь помнила, что когда то дала слово, что найдет Черную...а Черная нашла ее сама...так было надо.... для них самих.
Скользя на крови - на своей и чужой,
Не веруя и не любя,
Ты знаешь, что должен вернуться живой
И жить на Земле для себя.
Тебя предавали не раз и не два,
И Смерти в глаза ты смотрел,
И тратить отвык ты пустые слова,
Когда брал врага на прицел.
Не слушай, но думай, захлопнута дверь,
Ты волк-одиночка, ты загнанный зверь,
Ты загнанный зверь.
Приклеился нож твой к руке на крови,
Сверкнула в глазах твоих сталь.
Сожги все мосты, нити все оборви,
Ступи на горящий асфальт!
Не слушай, но думай, не кайся, но верь,
Ты волк-одиночка, ты загнанный зверь,
Ты загнанный зверь.
Запомни, герой, и сомненья отбрось -
Достоин лишь тот выживать,
В ком мрачным огнем разгорается злость
И нечего больше терять!
Не слушай, но думай, захлопнута дверь,
Ты волк-одиночка, ты загнанный зверь,
Ты загнанный зверь.
***
Скользя на крови - на своей и чужой,
Не веруя и не любя,
Ты знаешь, что должен вернуться живой
И жить на Земле для себя.
Тебя предавали не раз и не два,
И Смерти в глаза ты смотрел,
И тратить отвык ты пустые слова,
Когда брал врага на прицел.
Не слушай, но думай, захлопнута дверь,
Ты волк-одиночка, ты загнанный зверь,
Ты загнанный зверь.
Приклеился нож твой к руке на крови,
Сверкнула в глазах твоих сталь.
Сожги все мосты, нити все оборви,
Ступи на горящий асфальт!
Не слушай, но думай, не кайся, но верь,
Ты волк-одиночка, ты загнанный зверь,
Ты загнанный зверь.
Запомни, герой, и сомненья отбрось -
Достоин лишь тот выживать,
В ком мрачным огнем разгорается злость
И нечего больше терять!
Не слушай, но думай, захлопнута дверь,
Ты волк-одиночка, ты загнанный зверь,
Ты загнанный зверь.
***
Черным Волком раненным без стаи
Брел наугад во тьму, да в темноты.
Снег красный след лениво заметает
Красные по белому цветы.
На скале отвесной и высокой,
Там, где звезды касается земля,
Белою Волчицей одинокой
Первый раз увидел я тебя.
Белая Волчица черной ночи
Кажется до боли непорочной,
Как красные по белому цветы,
Как на погосте мертвые кресты.
И Черный волк, без стаи, одиночка
Стал вечным силуэтом этой ночи.
Белая Волчица на снегу,
До тебя дойти я не смогу,
Я черный, я совсем иного цвета
И в черное любовь моя одета.
Черный Волк и Белая волчица,
Ничего меж нами не случится.
Белая в снегу Волчица в белом,
Полночь увязалась сзади следом.
Разлука за любовью волочится.
В белом снегу белая Волчица.
Черный Волк израненный, без стаи
И сил моих уже на полпути,
Я не дождусь, пока снега растают,
Но буду до последнего идти.
Белая Волчица на снегу,
До тебя дойти я не смогу,
Я черный , я совсем иного цвета,
И в черное любовь моя одета.
Черный Волк и Белая волчица,
Ничего меж нами не случится.
Наст на пути - холодные осколки
И расцветают алые цветы
По следу недострелянного Волка,
Мне не достигнуть этой высоты.
Там белая Волчица на снегу,
Я вздох последний свято берегу
И когда душа просится с телом,
Я тоже стану белым - белым-белым.
И завянут красные цветы,
Но станешь ты чернее черноты....
Белый Волк и Черная Волчица,
Ничего меж нами не случится.
Я белый, я опять иного цвета
И в белое любовь моя одета...
***
Неужель так одиноко
Будет в мире без тебя?!...
Уж прости, что так жестоко
Обошлась с тобой судьба...
Ты ушел из жизни этой,
Но остался в сердце след...
Отплатив не той монетой
И не дав тебе побед,
Жизнь тебя не пощадила,
Не дала еще чуток...
В темноте волчица взвыла,
Пригорюнившись молила,
Чтоб взглянуть еще разок
На того, кто сердцу мил
И кого не позабыло
Сердце женское..."Любила?!"-
Спросишь ты чрез много лет,
И ответишь:"Не забыла,
Как тебя я хоронила,
Как себя я проклинала,
Как с тобою умирала..."
***
Для графини травили волка.
Его поступь была легка...
Полированная двустволка -
Как восторженная строка!
Был он гордый и одинокий.
На виду или на слуху
Стрекотали про смерть сороки
Беспардонную чепуху.
Упоённо рычала свора,
Егеря поднимали плеть -
Все искали, где тот, который
Призван выйти был и умереть?
Нет, любимая... Даже в мыслях
Я не буду ни чей холоп.
Я уже не подам под выстрел
Свой упрямый звериный лоб.
И моя негустая шкура
Не украсит ничей камин.
Пуля - дура? Конечно, дура...
Только в поле и я - один...
Всё бело, и борзые стелют
Над равниной беззвучный бег.
Эх, дожить бы хоть до апреля -
Посмотреть как растает снег.
Как по небу бегут беспечно
Облака до краёв земли...
И влюбиться в тебя навечно,
За секунду до крика: "Пли!"
***
Они выходят на охоту ночью,
Укрытые спасительницей-тьмой:
Лишь тени, незаметные всем прочим,
Изгнанники, забытые судьбой.
В их стае властвуют свои порядки:
Вожак - хранитель мудрости веков.
Ведет он стаю на охоту, в схватки,
Он много видел и на многое готов.
А в полнолуние они выйдут из леса
На дикий холм, что весь порос травой,
И там, среди травы, начнется песня,
Та самая, известная как вой.
И в этой песне все: и горечь поражений,
И память о далеких временах,
Когда они не ведали сражений
И властвовали в девственных лесах.
Их знают все, и каждый их боится,
Ибо считает порожденьем Тьмы,
Их называют "хищники", "убийцы",
А может даже "слуги Сатаны".
Их без зазренья совести гоняют,
Приказ, услышав, родственники-псы
И в миг погони напрочь забывают,
Что тоже были раньше как они.
За годы псы привыкли служить людям,
Забыв про стаю и про Вожака,
Забыв про то, насколько путь их труден
И что такое воля и борьба.
Теперь домашних братьев презирают
Те хищники, привыкшие к борьбе,
И в полнолунье песню начинают
Со слов о нескончаемой войне.
Они не любят все эти сраженья,
Стараются укрыться в темноте:
Ведь только в этом шансы на спасенье,
Лишь так им можно выжить в той войне.
И ночь всегда надежно укрывает
Своих детей от гнева их врагов,
И вновь охоту стая начинает,
Забытые властители лесов...
***
Они выходят на охоту ночью,
Укрытые спасительницей-тьмой:
Лишь тени, незаметные всем прочим,
Изгнанники, забытые судьбой.
В их стае властвуют свои порядки:
Вожак - хранитель мудрости веков.
Ведет он стаю на охоту, в схватки,
Он много видел и на многое готов.
А в полнолуние они выйдут из леса
На дикий холм, что весь порос травой,
И там, среди травы, начнется песня,
Та самая, известная как вой.
И в этой песне все: и горечь поражений,
И память о далеких временах,
Когда они не ведали сражений
И властвовали в девственных лесах.
Их знают все, и каждый их боится,
Ибо считает порожденьем Тьмы,
Их называют "хищники", "убийцы",
А может даже "слуги Сатаны".
Их без зазренья совести гоняют,
Приказ, услышав, родственники-псы
И в миг погони напрочь забывают,
Что тоже были раньше как они.
За годы псы привыкли служить людям,
Забыв про стаю и про Вожака,
Забыв про то, насколько путь их труден
И что такое воля и борьба.
Теперь домашних братьев презирают
Те хищники, привыкшие к борьбе,
И в полнолунье песню начинают
Со слов о нескончаемой войне.
Они не любят все эти сраженья,
Стараются укрыться в темноте:
Ведь только в этом шансы на спасенье,
Лишь так им можно выжить в той войне.
И ночь всегда надежно укрывает
Своих детей от гнева их врагов,
И вновь охоту стая начинает,
Забытые властители лесов...
***
Мы волки - по закону злые,
И пусть простят нам бешенный оскал.
Что делать, мы с рождения такие
И не умеем улыбаться вам.
А нас не любят - бьют и в хвост, и в гриву,
На цепь в "Зоо" сажают, что с того!
Мы в сказках обязательно лихие
И зла желаем всем до одного.
А вы побудьте в шкуре хоть недолго,
На мир взгляните так, как видим мы,
Хоть раз почувствуйте себя вы волком,
Поймите нас до глубины души.
Узнаете тогда вы вкус свободы,
И как до хрипа душит поводок.
Поймёте, что такое "право гордых",
И сколько стоит лишь один рывок.
А если испытать облаву,
Когда вокруг флажки, глаза, стволы,
И ощутите смерти вы прохладу,
Когда выходишь с егерем на ты:
Когда щелчок - курок взведён, и выстрел!
И бок в крови, но ты успел, ты смог!
А после... Не нашёл ты близких,
Их уволок удачливый стрелок.
И так всю жизнь - по лезвию, по бритве,
Всю жизнь в бегах и ты клянёшь судьбу.
И вот тогда прийдёшь к нам на поляну,
Где вместе мы повоем на луну,
Кроваво-бледную холодную луну..
***
Услышав волка вой в ночи,
Задумайся над содержаньем.
Быть может, песня о любви,
Или печаль, тоска, страданье.
Он долго жил среди ослов,
Он ненавидел одолженья,
Знал он нежность и любовь,
И ревность, боль и униженье.
Он думал, что прошла любовь,
Поставил в этом деле точку,
Послушался опять ослов,
И превратился в одиночку.
Он понял, что такое страх,
Он понял, что такое счастье,
Боится, что остался прах,
Да и в душе опять ненастье.
Он ненавидит сам себя,
Он будет жить, страдать, бороться,
Он не забудет ничего,
Что в этой жизни как даётся.
Волк будет жить среди людей,
Он не поставит в жизни точки.
Ничто не может быть сильней,
Чем сердце волка-одиночки...
***
Серый хищник бредёт устало,
Вспоминая былые схватки,
Вспоминая ту, которой не стало,
Последний шаг её шаткий...
Вспоминая слабый последний вой -
Улыбнувшись, стрельнул человек,
Она заслонила его собой,
Обагрив кровью белый снег...
***
Луна черченье круга завершила.
И ночь раскинулась темней.
Миг - и на место возвратила
Томленье золотых лучей.
Ты засмеялась, заискрилась,
Вся светом наполняясь,
В волчицу тотчас обратилась,
Уже ни в чём не сомневаясь.
Я - волк! И не одно столетье одинок.
Сливаясь в лёгком беге с ковылём,
Всё потеряв, тогда поверить я не мог,
Что мой побег закончен, и я - не одинок.
Летела степь, томясь движеньем,
Раскинувшись под нашими ногами.
Мы были вместе... От мгновения к томленью!
Мы были вместе, Солнышко, волками!
Ушёл в былое тяжкий мир
Обманов, лжи, запретов.
Мы - дети солнца, мы бежим
Без остановок от наветов.
Волк встал как вкопанный, застыл.
Во мраке ночи он остановился.
Луна на месяц сократилась. Волчица
Тотчас в человека обратилась.
И, всё забыв, ушла в распятье дня,
Не думая и ничего не вспоминая.
А волк продолжил вечный бег,
Себя быстрей в дороге догоняя...
***
Скользя на крови - на своей и чужой,
Не веруя и не любя,
Ты знаешь, что должен вернуться живой
И жить на Земле для себя.
Тебя предавали не раз и не два,
И Смерти в глаза ты смотрел,
И тратить отвык ты пустые слова,
Когда брал врага на прицел.
Не слушай, но думай, захлопнута дверь,
Ты волк-одиночка, ты загнанный зверь,
Ты загнанный зверь.
Приклеился нож твой к руке на крови,
Сверкнула в глазах твоих сталь.
Сожги все мосты, нити все оборви,
Ступи на горящий асфальт!
Не слушай, но думай, не кайся, но верь,
Ты волк-одиночка, ты загнанный зверь,
Ты загнанный зверь.
Запомни, герой, и сомненья отбрось -
Достоин лишь тот выживать,
В ком мрачным огнем разгорается злость
И нечего больше терять!
Не слушай, но думай, захлопнута дверь,
Ты волк-одиночка, ты загнанный зверь,
Ты загнанный зверь.
***
Черным Волком раненным без стаи
Брел наугад во тьму, да в темноты.
Снег красный след лениво заметает
Красные по белому цветы.
На скале отвесной и высокой,
Там, где звезды касается земля,
Белою Волчицей одинокой
Первый раз увидел я тебя.
Белая Волчица черной ночи
Кажется до боли непорочной,
Как красные по белому цветы,
Как на погосте мертвые кресты.
И Черный волк, без стаи, одиночка
Стал вечным силуэтом этой ночи.
Белая Волчица на снегу,
До тебя дойти я не смогу,
Я черный, я совсем иного цвета
И в черное любовь моя одета.
Черный Волк и Белая волчица,
Ничего меж нами не случится.
Белая в снегу Волчица в белом,
Полночь увязалась сзади следом.
Разлука за любовью волочится.
В белом снегу белая Волчица.
Черный Волк израненный, без стаи
И сил моих уже на полпути,
Я не дождусь, пока снега растают,
Но буду до последнего идти.
Белая Волчица на снегу,
До тебя дойти я не смогу,
Я черный , я совсем иного цвета,
И в черное любовь моя одета.
Черный Волк и Белая волчица,
Ничего меж нами не случится.
Наст на пути - холодные осколки
И расцветают алые цветы
По следу недострелянного Волка,
Мне не достигнуть этой высоты.
Там белая Волчица на снегу,
Я вздох последний свято берегу
И когда душа просится с телом,
Я тоже стану белым - белым-белым.
И завянут красные цветы,
Но станешь ты чернее черноты....
Белый Волк и Черная Волчица,
Ничего меж нами не случится.
Я белый, я опять иного цвета
И в белое любовь моя одета...
***
Неужель так одиноко
Будет в мире без тебя?!...
Уж прости, что так жестоко
Обошлась с тобой судьба...
Ты ушел из жизни этой,
Но остался в сердце след...
Отплатив не той монетой
И не дав тебе побед,
Жизнь тебя не пощадила,
Не дала еще чуток...
В темноте волчица взвыла,
Пригорюнившись молила,
Чтоб взглянуть еще разок
На того, кто сердцу мил
И кого не позабыло
Сердце женское..."Любила?!"-
Спросишь ты чрез много лет,
И ответишь:"Не забыла,
Как тебя я хоронила,
Как себя я проклинала,
Как с тобою умирала..."
***
Для графини травили волка.
Его поступь была легка...
Полированная двустволка -
Как восторженная строка!
Был он гордый и одинокий.
На виду или на слуху
Стрекотали про смерть сороки
Беспардонную чепуху.
Упоённо рычала свора,
Егеря поднимали плеть -
Все искали, где тот, который
Призван выйти был и умереть?
Нет, любимая... Даже в мыслях
Я не буду ни чей холоп.
Я уже не подам под выстрел
Свой упрямый звериный лоб.
И моя негустая шкура
Не украсит ничей камин.
Пуля - дура? Конечно, дура...
Только в поле и я - один...
Всё бело, и борзые стелют
Над равниной беззвучный бег.
Эх, дожить бы хоть до апреля -
Посмотреть как растает снег.
Как по небу бегут беспечно
Облака до краёв земли...
И влюбиться в тебя навечно,
За секунду до крика: "Пли!"
***
Они выходят на охоту ночью,
Укрытые спасительницей-тьмой:
Лишь тени, незаметные всем прочим,
Изгнанники, забытые судьбой.
В их стае властвуют свои порядки:
Вожак - хранитель мудрости веков.
Ведет он стаю на охоту, в схватки,
Он много видел и на многое готов.
А в полнолуние они выйдут из леса
На дикий холм, что весь порос травой,
И там, среди травы, начнется песня,
Та самая, известная как вой.
И в этой песне все: и горечь поражений,
И память о далеких временах,
Когда они не ведали сражений
И властвовали в девственных лесах.
Их знают все, и каждый их боится,
Ибо считает порожденьем Тьмы,
Их называют "хищники", "убийцы",
А может даже "слуги Сатаны".
Их без зазренья совести гоняют,
Приказ, услышав, родственники-псы
И в миг погони напрочь забывают,
Что тоже были раньше как они.
За годы псы привыкли служить людям,
Забыв про стаю и про Вожака,
Забыв про то, насколько путь их труден
И что такое воля и борьба.
Теперь домашних братьев презирают
Те хищники, привыкшие к борьбе,
И в полнолунье песню начинают
Со слов о нескончаемой войне.
Они не любят все эти сраженья,
Стараются укрыться в темноте:
Ведь только в этом шансы на спасенье,
Лишь так им можно выжить в той войне.
И ночь всегда надежно укрывает
Своих детей от гнева их врагов,
И вновь охоту стая начинает,
Забытые властители лесов...
***
Они выходят на охоту ночью,
Укрытые спасительницей-тьмой:
Лишь тени, незаметные всем прочим,
Изгнанники, забытые судьбой.
В их стае властвуют свои порядки:
Вожак - хранитель мудрости веков.
Ведет он стаю на охоту, в схватки,
Он много видел и на многое готов.
А в полнолуние они выйдут из леса
На дикий холм, что весь порос травой,
И там, среди травы, начнется песня,
Та самая, известная как вой.
И в этой песне все: и горечь поражений,
И память о далеких временах,
Когда они не ведали сражений
И властвовали в девственных лесах.
Их знают все, и каждый их боится,
Ибо считает порожденьем Тьмы,
Их называют "хищники", "убийцы",
А может даже "слуги Сатаны".
Их без зазренья совести гоняют,
Приказ, услышав, родственники-псы
И в миг погони напрочь забывают,
Что тоже были раньше как они.
За годы псы привыкли служить людям,
Забыв про стаю и про Вожака,
Забыв про то, насколько путь их труден
И что такое воля и борьба.
Теперь домашних братьев презирают
Те хищники, привыкшие к борьбе,
И в полнолунье песню начинают
Со слов о нескончаемой войне.
Они не любят все эти сраженья,
Стараются укрыться в темноте:
Ведь только в этом шансы на спасенье,
Лишь так им можно выжить в той войне.
И ночь всегда надежно укрывает
Своих детей от гнева их врагов,
И вновь охоту стая начинает,
Забытые властители лесов...
***
Мы волки - по закону злые,
И пусть простят нам бешенный оскал.
Что делать, мы с рождения такие
И не умеем улыбаться вам.
А нас не любят - бьют и в хвост, и в гриву,
На цепь в "Зоо" сажают, что с того!
Мы в сказках обязательно лихие
И зла желаем всем до одного.
А вы побудьте в шкуре хоть недолго,
На мир взгляните так, как видим мы,
Хоть раз почувствуйте себя вы волком,
Поймите нас до глубины души.
Узнаете тогда вы вкус свободы,
И как до хрипа душит поводок.
Поймёте, что такое "право гордых",
И сколько стоит лишь один рывок.
А если испытать облаву,
Когда вокруг флажки, глаза, стволы,
И ощутите смерти вы прохладу,
Когда выходишь с егерем на ты:
Когда щелчок - курок взведён, и выстрел!
И бок в крови, но ты успел, ты смог!
А после... Не нашёл ты близких,
Их уволок удачливый стрелок.
И так всю жизнь - по лезвию, по бритве,
Всю жизнь в бегах и ты клянёшь судьбу.
И вот тогда прийдёшь к нам на поляну,
Где вместе мы повоем на луну,
Кроваво-бледную холодную луну..
***
Услышав волка вой в ночи,
Задумайся над содержаньем.
Быть может, песня о любви,
Или печаль, тоска, страданье.
Он долго жил среди ослов,
Он ненавидел одолженья,
Знал он нежность и любовь,
И ревность, боль и униженье.
Он думал, что прошла любовь,
Поставил в этом деле точку,
Послушался опять ослов,
И превратился в одиночку.
Он понял, что такое страх,
Он понял, что такое счастье,
Боится, что остался прах,
Да и в душе опять ненастье.
Он ненавидит сам себя,
Он будет жить, страдать, бороться,
Он не забудет ничего,
Что в этой жизни как даётся.
Волк будет жить среди людей,
Он не поставит в жизни точки.
Ничто не может быть сильней,
Чем сердце волка-одиночки...
***
Серый хищник бредёт устало,
Вспоминая былые схватки,
Вспоминая ту, которой не стало,
Последний шаг её шаткий...
Вспоминая слабый последний вой -
Улыбнувшись, стрельнул человек,
Она заслонила его собой,
Обагрив кровью белый снег...
***
Луна черченье круга завершила.
И ночь раскинулась темней.
Миг - и на место возвратила
Томленье золотых лучей.
Ты засмеялась, заискрилась,
Вся светом наполняясь,
В волчицу тотчас обратилась,
Уже ни в чём не сомневаясь.
Я - волк! И не одно столетье одинок.
Сливаясь в лёгком беге с ковылём,
Всё потеряв, тогда поверить я не мог,
Что мой побег закончен, и я - не одинок.
Летела степь, томясь движеньем,
Раскинувшись под нашими ногами.
Мы были вместе... От мгновения к томленью!
Мы были вместе, Солнышко, волками!
Ушёл в былое тяжкий мир
Обманов, лжи, запретов.
Мы - дети солнца, мы бежим
Без остановок от наветов.
Волк встал как вкопанный, застыл.
Во мраке ночи он остановился.
Луна на месяц сократилась. Волчица
Тотчас в человека обратилась.
И, всё забыв, ушла в распятье дня,
Не думая и ничего не вспоминая.
А волк продолжил вечный бег,
Себя быстрей в дороге догоняя...
***
Тугой спиралью крутит нас,
И рты ощерились клыками.
Опять настал последний час,
А значит, снова быть волками.
Я знать не знаю, кем ты был,
Откуда ты пришёл, не знаю.
У нас с тобой один источник сил,
И мы ведём с тобою стаю.
Опять нам слышен Белый Зов,
Опять Безмолвие нас манит.
И пусть Закон волков суров,
Но волк на волка не восстанет.
Желты клыки у стариков,
Белы клыки у малолеток.
Надёжна память у волков,
Она хранит узоры клеток.
И снег блестит, и светом бьёт,
И ветер реквием заводит.
Но стаю мы ведём вперёд,
Туда, где только волки ходят.
Судьба изгоев не страшна,
Себя избранником считаешь,
И стая волчия сплошна,
И ты в себе её вмещаешь.
***
Я родился в стае волков
И привык общаться без слов.
Моя радость - мяса кусок,
Мое счастье - крови глоток.
Когда встретил первый рассвет,
Кровью залит был белый свет,
Всюду пламя красных флажков
И оскалы черных стволов.
Видел, как топтали щенков
И взрывались груди волков.
Слышал скрежет тысячи зубов,
Видел смерть я стаи волков.
Боль родных и радость людей,
Так в душе остались моей
И поклялся я убивать -
Одиноким мстителем стать.
Мой вой твой сон нарушит.
Ты знаешь, это я.
Волчий вой - страх не проходит.
Волчий вой - смерть близка.
Волчий вой - с ума тебя сводит.
Волчий вой - месть моя.
Вырос я средь диких лесов,
Восхваляя лунных богов.
Рвал я плоть, пил сладкую кровь,
Стал проклятьем всех людских снов.
Словно демон с черных страниц,
Множил я число их гробниц,
Жажду мести я утолял
И точил о них свой оскал.
Погубил я множество душ
И сорвал я мести свой куш,
Но за мной охотились все
И покой мне снился во сне.
Я скрывался в гуще лесов
От людей и бешеных псов,
Мчался сквозь холодную ночь,
Знал никто не в силах помочь.
Боли взрыв,
Я знаю - это венец
Моих побед.
Волчий вой - страх не проходит.
Волчий вой - смерть близка.
Волчий вой - с ума тебя сводит.
Волчий вой - месть моя.
***
Волку - волк едва ли брат
И готов в любой момент
Впиться в горло, разорвав
Такелаж аорт и вен.
Воспитание волчат -
Долгий срок, нелёгкий путь.
Будут волки из щенков?
Как-нибудь, как-нибудь.
Одинокий серый зверь,
Что в тебе от человека?
За собой ты запер дверь
В камеру тупого века.
***
Рассвет, словно небо расстелено в кровь,
Грохот выстрелов, волки на белом снегу,
Я - мишень для людей, полупьяных стрелков,
Ни выжить, ни стаю спасти не могу...
К лесу волки! Бегите, спасайте щенков!
А флажки - словно кровь, оградили свободу,
Почему не бегу сквозь границу флажков?
Сегодня не волчья - на волка охота...
Я живу, но вокруг лишь кирпичные своды,
Человек мне не враг, а хозяин он мой,
И снова стрельба, и снова охота,
И серые хищники передо мной...
Нет, я не пёс, не позволю убить
Волка - брата по крови и плоти.
Лучше мне умереть, чем собакою жить.
Волки! К лесу! На волка охота...
* * *
Темно и холодно, и одиноко.
Она смотрела вдаль,
И взгляд её такой глубокий
Таил в себе печаль.
Ей страшно не было ни капли
И так хотелось жить,
Но чувства говорили ей, что
"Завтра тебе придётся уходить".
Она была готова,
Она этого ждала,
Но всё же было грустно,
Что Смерть её уже нашла.
Насмешливо моргнули звёзды,
Медленно взошла Луна.
И вот, не издав и звука,
Волчица умерла... одна.
Последнее редактирование модератором:
ВОЛЧИЦА
Почетный житель
Князь-король, сидя, как обычно теперь, в самом дальнем от наместника
кресле, вслух читал отчет о последнем посольстве в Карену, небольшое
восточное княжество.
- Вы тоже его помните? - тихий голос Акейро прервал его величество на
середине фразы.
Тот оставил чтение, удивленно глядя на его светлость господина наместника.
- Вы помните его? - так же тихо повторил наместник, напряженно глядя в
глаза князю, - Тот мир, которого не было?
Юкайгин побледнел, словно увидел привидение своего дедушки в полном
парадном одеянии и при всех княжеско-королевских регалиях. Он отложил
свиток, поднялся, стараясь не встречаться с Акейро глазами.
- Да, - глухо прозвучало в ответ.
- И мы…- слова давались его светлости господину наместнику с явным трудом,
- мы действительно были любовниками?
Князь-король молчал, отвернувшись.
- Отвечайте, черт бы вас побрал!!! - наместник одним рывком оказался у
кресла князя. Но того отнесло так, словно одно прикосновение наместника
могло обжечь.
- Да, мы были очень близки, - Юкайгин бросил на наместника взгляд, который
Акейро, притом, что знал князя почти всю свою жизнь, не мог понять.
Акейро растерянно взглянул на его величество, будто тот его ударил.
- Сядьте, ваша светлость, - попросил Юкайгин, - выпейте что-нибудь.
Наместник послушно опустился в ближайшее кресло. Ссутулился, словно мерз в
жарко протопленном помещении библиотеки.
- И поэтому вы последнее время так себя ведете?
- А вы хотели бы, чтобы в один прекрасный день я начал вести себя так
словно мы были любовниками?
- Но… я скучаю по Вам.
Князь саркастически поднял левую бровь, явно пародируя манеру наместника.
- Я скучаю по игре... Мы долгое время не выезжали вместе на охоту. Мы даже
не разговариваем последние месяцы!!!
- Простите меня, ваша светлость. Мир, которого не было, мир, в котором вы
умирали, мир, в котором мы были любовниками…он изменил меня. И я боюсь,
наши отношения уже не станут прежними.
Акейро невидяще глянув на князя, отвернулся.
- Я думаю, мне лучше уйти, - князь-король мгновение помолчал, - вы хорошо
себя чувствуете?
- Да, - чужим голосом ответил Акейро, - доброй ночи, князь.
На следующий день князь-король отбыл с посольством.
***
Его величество князь-король Юкайгин, нынче ночью спешно вернувшийся из
своего посольства, был недоволен. Более чем недоволен. И не думал этого
скрывать. Прятать свои эмоции он вообще не считал нужным. Никогда.
Оставалось лишь удивляться, как человек со столь взрывным характером
столько лет правил на троне древней столицы.
Домочадцы князя-короля тихо и благостно вкушали поздний завтрак.
Возвращения его величества ждали только назавтра к полудню. Но вызванный
тревожной депешей его светлости господина наместника князь-король,
казалось, освоил искусство магического шага.
Итак, домочадцы его величества князя-короля вкушали завтрак. Именно
вкушали - каждый жест и негромкая реплика точнёхонько соответствовали
этикету. Словно не телесные потребности удовлетворяли собравшиеся в малой
столовой члены одной семьи, а ткали ткань ритуала.
Вызвать взрыв гнева Юкайгина не хотел никто. Не потому, что в гневе его
величество был склонен, не раздумывая, заключать своих родичей в темницы,
отправлять в ссылки или, того хуже, казнить. Нет, подобного за Юкайгином
не отмечалось. Но никому не нравится, когда на него рычит разъярённый
медведь. А рычать в гневе его величество умел истинно по-медвежьи.
Князь-король отложил столовый прибор и коротким жестом отодвинул блюдо.
Оглядел стол. Всё смотрели в свои тарелки. Благолепие, смотреть противно!
Даже Юкенна, принц, гадальщик и насмешник, только-только вернувшийся из
своего долгого посольства в Загорье, помалкивает. Небывалое дело!
Юкайгин взглянул на сидящего за противоположным концом стола его светлость
господина наместника Акейро. Господин наместник выглядел скверно. Нет, он
явно не был болен. Но, судя по красным глазам и отрывистым движениям,
сильно не выспался и перенервничал. Князь-король нахмурился. Уезжая из
своей столицы столь далеко и надолго, он желал даровать Акейро покой. Что
же случилось в его отсутствие?
- Ваша светлость? - в голосе Юкайгина слышался отзвук того самого рычания.
Акейро поднял взгляд от затейливых завитушек жареного в меду хвороста.
- Ваше величество? - в голосе Акейро Юкайгину послышалась та, невозможная
в этом мире, почти забытая хрипота и надтреснутость.
- Я жажду услышать, по какой причине и с какой целью меня вызвали в
столицу столь поспешно? - рычание в голосе князя-короля стало слышнее,
Юкайгин упёрся в колено сжатым кулаком.
Казалось, утреннее одеяние на нём пытается встать дыбом на манер шерсти.
- Ваше величество, - Акейро оставил в покое хворост в своей тарелке и
выпрямился, - сожалею, я переоценил возникшую опасность. Поддался панике.
- В самом деле? - его величество князь-король помолчал, - Не припомню,
чтобы вам ранее были свойственны подобные переоценки.
- Да, - Акейро не стал возражать.
Сам себе пытающийся оставаться спокойным наместник твердил, что не
понимает, с чего вдруг отправил это паническое письмо. Или не паническое?
Ведь старый маг, наставник побратима, не смог войти в Сад Мостов! Не смог!
Второй по силе светлый маг мира… И Акейро помнил лицо старого мага, когда
тот почти прокричал: "Кого вы пустили в город? Кого??! На Саду Мостов
лежит Тень!".
- Ваша светлость, - Юкайгин пока и не думал оставлять своего наместника в
покое.
- Ваше величество? - Акейро был до отвращения рад, что память мира,
которого не было, научила его владеть своим лицом лучше любого
лицедея-коэна.
- Жду вашего доклада. Через час в библиотеке - князь-король поднялся,
давая понять, что завтрак окончен.
Может быть, слух его обманул, но Юкайгину послышался больше чем один
облегчённый вздох.
Ровно через час его светлость господин наместник отодвигал дверь
библиотеки. Его величество сидел в своём любимом кресле, самом дальнем от
входа, спиной к занавешенному затейливо присборенным газом окну. Его
светлость он приветствовал коротким кивком. Акейро отдал его величеству
документы, требующие личного ознакомления и начал свой доклад. И как-то
незаметно увлёкся. Думать о делах княжества было просто и приятно.
Привычно. Никаких метаний и воспоминаний о небывшем. Никаких рвущих душу
желаний.
Но в какой-то момент его светлость господин наместник поймал себя на том,
что говорит слишком долго. Князь-король не прерывал его ни вопросами, ни
своими комментариями. Занервничавший Акейро взглянул на Юкайгина.
Князь-король сидел неестественно прямо и смотрел на него, наместника.
Странно смотрел. Акейро не мог понять этот взгляд, и это нервировало его
светлость куда сильнее, чем даже присутствие князя-короля.
Акейро невольно стрельнул глазами в сторону двери. Хоть бы пришёл
кто-нибудь что ли! А то, как не надо, вечно ломятся, а тут!
Князь-король тяжело шевельнулся, зашуршала ткань дневного одеяния.
- Я не знаю, что делать дальше, - каждое слово Юкайгин словно вырывал из
себя пыточными клещами.
Акейро конвульсивным движением поднялся. Прошёлся по библиотеке, коснулся
стеллажа с книгами. Вернулся, остановился у доски для игры во "Встречу в
облаках". Переставил дракона на другое поле.
- Давайте сыграем, - его светлость просительно глянул на князя-короля, -
прошу вас. Мы так давно не разделяли игру.
- Нет, - казалось, сидящий в дальнем кресле Юкайгин пытается отодвинуться
ещё дальше.
- Но почему? - Акейро приподнял одну из фишек облака, - Ведь вам всегда
это нравилось. Ваше величество, давайте сыграем.
- Нет, - Юкайгин заметно помрачнел.
- Хорошо, - его светлость зашёл с другого бока, - предлагаю сыграть на
желание.
Ответом ему был очень удивлённый взгляд князя-короля.
- На желание? Но вы играете хуже.
- Ничего! - Акейро приободрился, - У меня было время потренироваться. Так
вы согласны?
- На желание… - его величество внимательно изучил стоящего у доски
наместника, словно жаждал прочитать его мысли или разгадать его выдумку, -
хорошо. Я буду играть отсюда, а вы переставите мои фигуры.
Акейро предпочёл не показывать своего удивления. По крайней мере, Юкайгин
согласился играть - это уже достижение!
И уж никто из них не ожидал, что князь-король проиграет. Особенно, сам его
светлость наместник. Потому что никакого особенного желания он не задумал.
Просто сказал наудачу. Хотя было у него одно желание - уехать из Сада
Мостов как можно дальше и навсегда. Не рубить и не развязывать связавший
их с князем-королём узел. Просто недостойно удрать.
Юкайгин молчал несколько минут. Может быть, он не верил своему проигрышу?
- Каково же будет ваше желание, ваша светлость? - Акейро вздрогнул,
услышав официальный голос.
- М-м, - отозвался наместник, старательно пряча подальше фразу "покинуть
столицу навсегда", - я подумаю. Могу я подумать?
- Как пожелаете, - князь-король еле заметно шевельнул плечом, - вы можете
думать до завтрашнего утра.
Юкайгин поднялся и пошёл к выходу из библиотеки, старательно обойдя столик
для игры с противоположной от Акейро стороны. Князь-король уже открыл
дверь, когда его светлость господин наместник подскочил со своего кресла и
крикнул ему в спину: "Вы ведёте себя так, будто я вам неприятен!!" Акейро
и сам верил этому в тот момент.
Князь-король шарахнул дверью так, что они обе чуть не вылетели из косяка.
Со стремительностью нападающего медведя Юкайгин схватил Акейро за одежду
на груди, вздёрнул в воздух и начал трясти. Оторопевший юноша даже не
подумал сопротивляться.
- Ты издеваешься?! - прорычал князь-король, - Или и впрямь не
понимаешь?!!!
Придушенный своей же рубашкой Акейро молча висел в его руках. Опомнившись,
Юкайгин поставил его на ноги. Отошёл, отвернулся. Ссутулился, словно ему
на плечи легла непомерная тяжесть.
- Я боюсь находиться рядом с тобой, - это был почти стон, - чувствовать
тепло твоей кожи, запах твоего тела. Я боюсь не сдержаться. Неужели ты не
понимаешь?
Акейро не слышал слов князя-короля, поражённый неожиданным ощущением - он
не мог видеть удручённого Юкайгина. Это было так же больно, как попасть в
волчий капкан. И от этой боли великий воин Аканэ не научил его защищаться.
Молча и всё так же ссутулившись князь-король шагнул к дверям и вышел из
библиотеки. Потрясённый Акейро остался один. Почти не осознавая, что
делает, он шагнул к креслу Юкайгина и опустился в него. Дерево и кожа ещё
хранили тепло тела его величества, и господина наместника окутало облако
знакомого еле уловимого аромата восточных благовоний. Это было почти как
оказаться в его объятиях. Почти.
Наверное, его светлость господин наместник просидел так несколько часов.
Никто его не тревожил, кроме собственных мыслей. Чёрный маг Имибэ Аканэ,
для борьбы с которым в столицу были вызваны Кенет, Аканэ-воин, Хэсситай и
старый маг-наставник Кенета, по всей видимости, гулял с кем-то из них по
Саду Мостов. Или, может быть, услаждал себя беседой опять же с кем-то из
них. Во всяком случае, он не приставал к Акейро с дурацкими вопросами.
Его светлость господин наместник очнулся от своих размышлений внезапно,
словно его кто-то позвал. Взглянул в окно, пытаясь определить, который
час. Судя по положению солнца, получалось около четырёх часов пополудни.
Акейро покинул библиотеку. Выяснить, где сейчас находится его величество
князь-король, не составило труда.
Его светлость господин наместник тихо отвёл ветку жимолости и оглядел
поляну. Юкайгин, скинув верхнее дневное одеяние, сидел на траве, играя с
внуком. Вокруг них валялись разноцветные игрушки, драконьи чешуйки и
кверху рыжим брюхом лежала собака-телохранитель. Она повела ухом в сторону
Акейро, но запах отца принципала был ей хорошо знаком.
Маленький принц заставлял деда изображать восточного дракона, охранителя
древней столицы. Роль Сада Мостов удачно играло свернутое верхнее дневное
одеяние князя-короля.
Его светлость наместник улыбнулся, не замечая, что улыбается. Он любил
своего сына, разумеется. И сейчас Акейро мог признаться сам себе, что
любит князя-короля. Вернее, сейчас он не стал бы возражать. Он любил
каждое его движение, каждый звук его голоса, каждую складку его одежды.
Это было почти наваждением. Или - совсем наваждением. Магией воспоминания
о мире, которого не было. Магией, неподвластной даже Кенету.
Солнце клонилось к закату, скоро должна была выпасть вечерняя роса.
Цветными призраками со стороны дворца набежали няньки и увлекли
возмущающегося маленького принца с собой. Рыжая собака убежала следом. Две
девушки остались собрать игрушки и драконьи чешуйки. По-прежнему сидящий
на траве Юкайгин отослал их ленивым жестом. Потом он потянул к себе своё
верхнее одеяние и облачился в него. Сшитое из загорской ткани, одеяние
почти не помялось.
Князь-король уселся на невысокую самшитовую скамеечку, рассеяно завязывая
все положенные завязки. Акейро не уследил, откуда в его руках появилась
широкая дага. Когда Юкайгин уезжал с посольством, у него не было подобного
кинжала. Акейро невольно напрягся.
Его величество размышлял, водя остриём даги по ладони и запястью. Вряд ли
он помышлял о смертоубийстве, но смотреть на это его светлость господин
наместник не мог.
Акейро решительно вывернулся из-за куста и прошагал к скамье. Уселся рядом
с князем-королём на скамью. Юкайгин коротко глянул на незваного гостя, но
ничего не сказал. Отвернулся, глядя на садящееся солнце.
Акейро разглядывал знакомый профиль, словно видел его впервые в жизни.
Заметные, теперь - очень заметные белые пряди в чёрных волосах. Выпуклый
загорелый лоб. Прямую тёмную бровь, очертание высокой скулы, характерный
для жителя Сада Мостов разрез глаза. Чуть горбатую линию когда-то
сломанного носа. Гладко выбритую щёку, на которой к вечеру стала видна
тень щетины. Чётко очерченные губы - Акейро помнил их вкус, ощущение их
прикосновения, но эта память была не из этого мира. Резкий подбородок. У
малыша очертание подбородка похоже.
Его светлость протянул руку и медленно провёл по шее князя-короля у самой
границы роста волос. Ворот повседневного дневного одеяния был достаточно
низок, чтобы не мешать прикосновению.
Юкайгин дёрнулся, словно на него плеснули раскалённое олово. Обернулся,
сдерживая вскрик.
Акейро мучительно сжал руки в кулаки.
- Простите. Я не могу быть рядом с вами и не коснуться.
Князь-король смотрел на него почти минуту, и Акейро не мог дышать под этим
взглядом. Потом Юкайгин отвернулся. Подтянул рукав верхнего одеяния почти
до плеча, закатал рукав нижнего до локтя. Сжал руку в кулак. Коротким,
выверенным движением, словно делал это сотню раз, разрезал себе кожу на
предплечье. Протянул руку к Акейро, перевернув её порезом вниз, чтобы
кровь стекала на скамью и на землю.
- Коснись меня.
Завороженный юноша медленно провёл тыльной стороной ладони от ворота
одеяния до локтя князя-короля. Там его рука остановилась, словно складки
ткани были неодолимым препятствием.
- Не моей одежды, меня! - рыкнул Юкайгин.
Акейро честно попытался. И не смог. Под этим странным - гневным? -
взглядом таких знакомых глаз его рука окаменела.
- Вот видишь, - князь-король выдернул пояс нижнего одеяния и наспех
замотал кровоточащий порез. Опустил рукав и спрятал куда-то в складки
одежды дагу.
Его светлость господин наместник сидел, наблюдая за движениями деда своего
сына, и не мог шевельнуться. Он чувствовал себя заколдованным. Ведь он
хотел - очень хотел - коснуться его. Ощутить тепло кожи, знакомую
плотность мышц. Но - не смог. Почему?
Юкайгин взглянул на Акейро, недоумевая, отчего тот не уходит или, по
крайней мере, не скажет что-нибудь. Вид у юноши был совершенно потерянный.
Может быть, не стоило заставлять его? Но…
Князь-король протянул руку и запустил пальцы в длинные волосы наместника.
Притянул Акейро себе на плечо. Прижался щекой к его макушке. Юкайгин знал,
что должен сдерживать свои желания. Этот мир - совсем другой. И не важно,
что он помнит и что чувствует. В конце концов, закат его жизни близок, а
полдень жизни Акейро только приближается. У него просто нет права
возвращать к жизни то, что их связывало в мире, которого не было. Даже
если его сердце разорвётся от невозможности сказать: "Я люблю тебя".
Акейро коротко вздохнул. Находиться в объятии Юкайгина - это было так
знакомо и одновременно странно. Что-то было не так. Что? Акейро пальцами
свободной левой руки провёл по лицу князя-короля, как слепой изучает
внешность незнакомого человека. Юкайгин замер. Он был неподвижнее каменной
статуи предка-основателя Сада Мостов. Акейро горько вздохнул. Отвёл руку.
Тихо сказал: "Не правильно, не понимаю". И сделал попытку отстраниться.
Юкайгин тут же отпустил его. Почти минуту они сидели рядом, глядя в землю.
Князь-король, совершенно не задумываясь, что делает, туже затягивал
пояс-повязку.
- Ваше желание, ваша светлость, - Юкайгин, наконец, поднялся и теперь
смотрел на Акейро сверху вниз, - завтра утром я хочу услышать его.
- Да, ваше величество, - бездумно кивнул наместник, - завтра утром.
Князь-король повернулся и пошёл ко дворцу, похожий на медведя более
обычного. Шагал он всегда чуть вперевалку, как человек, много ездящий
верхом. Акейро проводил его взглядом.
Его светлость господин наместник знал, что сам изменился по сравнению с
бывшим собой очень сильно. В конце концов, в том мире он умирал. Умирал
всю свою жизнь. В общем-то, только любовь старого князя не дала ему
умереть по приезду в Сад Мостов. В том мире, которого не было. Здесь
Акейро знал князя-короля всю свою жизнь, недолгую пока жизнь совершенно
здорового человека. И теперь его светлость господин наместник пытался
понять, изменился ли князь-король Юкайгин этого мира по сравнению с князем
Юкайгином того? У этого Юкайгина была дочь, которую он, Акейро, любил до
той памятной ночи под дверью спальни великого воина Аканэ. Или он любил
только то в ней, что напоминало её отца? Но он не мог помнить мир,
которого не было! Не мог помнить чувство, связавшее бешеного старого князя
и приехавшего из новой столицы чужака-юнца. Или мог?… Ведь Юкайгин
вспомнил всё раньше. Или - невероятно - он помнил это всегда?
Акейро поднялся и пошёл в сторону дворца. Солнце уже село, сад освещали
заколдованные цветные фонарики, развешанные в ветвях деревьев. Обычно его
светлость наместник любовался игрой света и листьев, но сейчас ему было
всё равно. Акейро хотел забыться. У него возникло стойкое ощущение, что
ещё немного, и он сойдёт с ума. Совсем.
Ноги сами принесли юношу в библиотеку. Там горел свет, и Акейро осторожно
заглянул внутрь. Наткнуться на князя-короля ему не хотелось. Но в
библиотеке сидел маг Аканэ с кувшином вина и что-то читал. Почти секунду
Акейро боролся с желанием придушить это стихийное бедствие, обрушившееся
на Сад Мостов. Потом Аканэ отвлёкся от книги и улыбнулся наместнику.
- Хороший вечер, - сказал маг, - я тут подумал и решил остаться у вас до
конца недели. Ты не против?
- Э-э… - Акейро чуть не подавился воздухом, - а почему, могу я узнать?
- Ты бы вошёл что ли? - Аканэ потянулся и взял со стола стакан с вином, -
Вредно со свежеисцелёнными ранами проходить через границы миров. Рана
может открыться. Да я всего-то на три дня задержусь.
- Оставайся, - Акейро с тяжким вздохом уселся в ближайшее к занятому магом
кресло, - никто тебя не гонит.
В самом деле, выгнать этого конкретного чёрного мага не поднялась рука ни
у кого. Даже великий воин Аканэ, даже Кенет были сражены его поистине
волшебным обоянием. Но, с другой стороны, Лорд-протектор неведомого Сагана
со всем пылом школяра влюбился в Сад Мостов. За это ему многое простили
бы, будь в этом нужда.
- Ты удручён, - маг протянул наместнику полный стакан, - всё идёт не так?
- Не так, - Акейро отхлебнул золотистого напитка, - ты думаешь, я знаю,
как оно должно идти?! Я женат на его дочери!! Боги Семи Небес!
- Гм… - маг отложил книгу, - я хочу тебе кое-что рассказать…
***
Ворнинг автора и участников игры:
Никогда не пейте с чёрными магами!!! Даже если они не опаивают вас со
своими зловещими целям, пьянка эта будет иметь совсем не те последствия,
на которые вы, возможно, рассчитываете!
Утром Акейро разбудили слуги. Его светлость весьма смутно помнил, как
добрался до своей спальни, и единственное, что ему хотелось сейчас - это
умереть. Где-то на заднем плане слегка виднелась мысль о том, что мага
Аканэ всё-таки стоит убить. Никто не имеет права так издеваться над
наместником Сада Мостов!!
Держа раскалывающуюся голову очень прямо и неподвижно, его светлость
господин наместник проследовал завтракать. От запахов пищи ему сделалось
совсем худо. Тем более, тут же за столом сидели его величество
князь-король и её высочество принцесса, супруга господина наместника. И
оба смотрели на Акейро по меньшей мере укоризненно.
Честно сказать, этот завтрак был хуже всех тех испытаний, которым его
подвергал при обучении великий воин Аканэ. Акейро мог бы гордиться тем,
что вынес его с честью, не будь ему так плохо. Поэтому по окончании приёма
пищи его светлость господин наместник по возможности быстро скрылся в
саду. Была там одна очень уединённая беседка, увитая диким виноградом, где
в бытность свою ещё только ухажёром принцессы совсем ещё молодой Акейро
назначал ей свидания.
Его светлость наместник поставил кувшин с водой на плитяной пол и со
стоном вытянулся на скамье. Нет, нельзя пить с магами! Как хорошо, что
побратим совсем не пьёт! А это чудовище с посохом надо отправить
куда-нибудь полюбоваться окрестностями Сада Мостов! Подальше! До конца
недели! В сопровождении Кенета и Аканэ, чтобы он при всём его желании
вернуться не смог!
Акейро смежил веки, наслаждаясь тишиной и неподвижностью. В голове бегали
демоны и больно пинались. Еда в животе застряла где-то на пол пути и
теперь, очевидно, размышляла, путешествовать ей дальше или вернуться в
исходную точку маршрута. Нет, пить с магами НЕЛЬЗЯ!!!
Его светлости господину наместнику удалось вздремнуть часик-полтора. Он
проснулся, услышав знакомые шаги, тяжёлые и мягкие одновременно. Так мог
бы ступать крупный хищник, но это шёл человек. Удрать Акейро не успел - в
проёме входа возник его величество князь-король во всей роскоши
повседневного дневного одеяния правителя Сада Мостов. Вид у Юкайгина был
по-прежнему укоризненный.
Акейро сел. Он должен был бы встать, но пока не мог. Демоны в голове
продолжали бегать и пинаться.
- Я хотел бы услышать ваше желание, ваша светлость, - медленно произнёс
его величество.
Его светлость посмотрел на Юкайгина мученическими глазами смертельно
раненого боевого коня. Желание? Какое желание, ваше величество? Вы же
видите - я умираю.
Юкайгин покачал головой. Подошёл к скамье, вытаскивая откуда-то из складок
одеяния вчерашнюю дагу. Сел, взглянул на страдающего наместника. Притянул
его лечь больной головой себе на колено. И положил дагу холодным клинком
плашмя на лоб. Акейро благодарно зажмурился.
Наверное, кинжал Юкайгину кто-то заколдовал. Как иначе объяснить, что
клинок оставался холодным, пока размышляющий о чём-то своём князь-король
переворачивал его на лбу медленно отходящего от вчерашней пьянки Акейро? И
через некоторое время его светлость наместник умирать перестал. И осознал,
что они с Юкайгином находятся наедине в укромном месте, причём
князь-король убежать не пытается, равно как и не пытается сесть подальше,
а вовсе даже позволил ему, Акейро, лежать у себя на колене.
У его светлости господина наместника было такое ощущение, словно у него в
животе взорвалась загорская петарда. Дыхание сорвалось сразу. Акейро
мучительно хотел поймать взгляд князя-короля, но Юкайгин думал о чём-то
своём и смотрел в сторону. Помедлив, Акейро позвал его:
- Посмотри на меня.
Юкайгин вздрогнул. Опустил взгляд на лежащего. В глазах юноши были жажда
и, пожалуй, безумие. Акейро поднял руку и коснулся лица князя-короля.
Провёл кончиками пальцев со лба через скулу к губам, обмер от ощущения
прикосновения к его коже.
Юкайгин убрал дагу, медленно-медленно, словно давая Акейро время
передумать, наклонился и поцеловал его. Осторожно, легко. Вопросительно. И
таким же - сторожким, вопросительным, было ответное движение губ юноши.
Казалось, мир замер на какой-то неуловимый миг. Все звуки и движения
умерли. А потом Юкайгин с давно сдерживаемым стоном приподнял Акейро над
скамьёй, прижимая к себе.
Акейро и не подозревал, что может любить так, что способен испытывать
такие эмоции, неудержимые, захлестывающие, как волны северного моря в
сезон бурь.
Он тонул и захлебывался в этих новых для него ощущениях. Новых? Или
знакомых? Ведь он знал прикосновения этих рук, знал вкус этих губ, знал
неровный ритм этого дыхания. Знал в мире, которого не было. Акейро
неудержимо затрясло. Ему показалось, он падает, проваливается в бездонную
пропасть, и только надежные руки князя не дают ему потеряться
окончательно.
Проклятая официальная одежда никак не желала сниматься, Юкайгин задыхался
под многослойным одеянием, оно жгло его, как заколдованное. И он никак не
мог отделаться от страха, пришедшего из мира, которого не было - не
навредить, не забыть о том, что жизнь в этом теле хрупка, как ночной
мотылёк.
Акейро с проклятием рванул завязки своей хайю. Он тоже не мог, просто не
мог сейчас чувствовать на себе что-то, кроме прикосновения рук
князя-короля, кроме ощущения жара его дыхания, кроме его обнажённой кожи.
Наверное, это было безумием. Или магией. Или любовью. Потому что потом его
светлость наместник, как ни старался, не мог вспомнить те полтора часа,
отделившие склонившегося в поцелуе Юкайгина от Юкайгина, сидящего на полу
и держащего его, Акейро на руках, как ребёнка.
Его светлость наместник открывать глаза не хотел. Ему было слишком хорошо.
Мучавшее его желание было утолено, и никто и ничто не мешало ему просто
отдаться на волю любимых рук, слушать мерное глубокое дыхание и быстрый
стук сердца.
- Теперь правильно, - тихо, словно в полусне, произнёс Акейро.
- М-да? - странным голосом отозвался князь-король.
Его светлость вздрогнул и попытался отстраниться, но Юкайгин его не
отпустил. Набеги сейчас толпа слуг, царедворцев и дипломатов, князь-король
не разжал бы объятие. Ни за что. Но…
- Как я посмотрю в глаза своей дочери? - тяжело выговорил Юкайгин.
Акейро ухмыльнулся. Он смотрел на его величество снизу вверх, угнездившись
в его руках, на его коленях и препаскуднейше ухмылялся. И был абсолютно
счастлив при этом. Потому что вспомнил вчерашнюю пьянку с магом Аканэ и их
беседу как раз на эту тему: "Никогда бы не позволил государственным делам
мешать отношениям с любимым человеком! - Я женат на его дочери!"
Князь-король заломил левую бровь, явно пародируя манеру самого наместника.
Но ничего не сказал. Видимо, предаваться угрызениям совести у него сейчас
не получалось.
Они посидели ещё немного, наслаждаясь обществом друг друга, телесным
контактом и окутавшим их уютным молчанием. И могли бы сидеть ещё долго, но
Акейро предположил, что их могут начать искать. И даже найти.
Его светлость наместник со вздохом начал выбираться из объятий
князя-короля. Юкайгин его отпустил и сам принялся разбираться со своей
одеждой.
Видимо, Акейро заставила обернуться тишина. Его величество, белый, как
простыня, с синими губами, стоял, прижимая к левой стороне груди свою же
нижнюю рубашку. Потом он покачнулся и начал падать. Медленно, как в дурном
сне.
Похолодевший от ужаса Акейро поймал его и уложил, свернув под голову свою
хайю. Несколько секунд его светлость наместник пытался понять, что
случилось, потом он вспомнил, что слева у человека находится сердце, и как
быстро оно у его величества билось. Целитель, срочно нужен был целитель!
Кенет! КЕНЕТ!!!
Видимо, это был единственный раз, когда Акейро смог мысленно дозваться до
побратима. Обычно его светлость не владел искусством мысленной речи.
Кенет появился из своего магического шага уже внутри беседки. Вид у
сильнейшего светлого мага был недоумевающий, но одного взгляда на
происходящее оказалось достаточным. Кенет опустился на колени рядом с
задыхающимся Юкайгином и возложил ему руки на грудь. Акейро наблюдал, как
дыхание князя-короля выравнивается, губы принимают положенный оттенок, а
лицо покидает белизна свежей штукатурки. Князь-король слабо улыбнулся и
уснул. Прямо на полу беседки.
Кенет с некоторым трудом поднялся.
- Что с ним? - шёпотом спросил Акейро, - Что случилось?
Маг подарил ему ставший привычным за сегодня укоризненный взгляд.
- Его величество уже не молод, - прошептал Кенет, - и княжеством управлять
нелегко. И вы сейчас, наверное, любовью занимались? Сердце не выдержало.
- Сердце? - Акейро пристально взглянул на мага, - То есть он мог умереть
сейчас?
- Да, - не стал спорить Кенет.
Лицо его светлости господина наместника окаменело.
- Надо людей позвать, перенести его величество в опочивальню, - глухо
сказал Акейро.
- Подождите, - Кенет протянул руку к плечу наместника Сада Мостов, но не
коснулся, - оденьтесь сперва. И его величество надо одеть.
Акейро кивнул, судорожно натягивая на себя остатки одежды. Чтобы вытащить
из-под головы спящего Юкайгина свою хайю, ему пришлось почти минуту
бороться с собой.
Князя-короля они одели, наверное, не совсем правильно, но в данный момент
Акейро было плевать на этикет. Главное было хотя бы соблюсти видимость.
Потом его светлость наместник призвал слуг и полевых агентов из числа
оказавшихся поблизости, и они перебежками понесли спящего Юкайгина в его
покои. Перебежками потому, что Акейро приказал молчать о болезни
князя-короля. Кенет обещал - его величество проснётся совершенно здоровым,
незачем пугать жителей города.
Юкайгин был устроен в своей опочивальне со всем возможным удобством,
Акейро приказал принести два кресла и хотя бы лепёшек, и они с Кенетом
уселись нести караул. На самом деле нужды в этом не было, просто его
светлость наместник не мог заставить себя уйти, оставить князя-короля
одного. Акейро только что по-настоящему обрёл этого человека в своей
жизни. Он только что сам обрёл свою жизнь во всей её глубине и вкусе. Как
можно было уходить?!
Кенет искоса посматривал на побратима, но благоразумно помалкивал. Молодой
маг помнил об их отношениях в мире, которого не было. Он помнил, как
Юкайгина гнал по замку Пленного Сокола неполученный ответ на незаданный
вопрос. И сейчас комментировать случившееся он не собирался. Ни в
князе-короле, ни в его наместнике не было крови драконов, поэтому помнить
тот мир они вроде бы не могли. Но они его помнили. Их любовь оказалась
сильнее всех магических законов. Пожалуй, Кенет чувствовал что-то похожее
на зависть. Не то, чтобы он завидовал отношению мужчины с мужчиной, нет.
Тут уж каждому своё. Но сила этого чувства его просто завораживала.
Маг прислушался к дыханию спящего, оно было уже почти дыханием здорового
человека. Его величество ещё час-другой поспит и никогда даже не вспомнит
о сегодняшнем приступе.
Тени стали длинными, когда Юкайгин пошевелился, стряхнул волосы с глаз и
приподнялся на локтях. Неизвестно, кого его величество ждал обнаружить в
своей опочивальне, но на Кенета и Акейро он откровенно вытаращил глаза.
- Что случилось? - хрипловато со сна спросил Юкайгин, - Почему вы здесь?
Акейро поднялся, подошёл к ложу и внимательно изучил князя-короля. Тот
ответил недоумевающим взглядом.
- Как вы себя чувствуете, ваше величество? - странным голосом спросил
наместник.
- Хорошо, - ответил князь-король, - как всегда.
- В самом деле? - тем же странным голосом переспросил Акейро.
- Да, - Юкайгин нахмурился.
Его светлость господин наместник сделал официальное лицо и чинно покинул
опочивальню. Оставшиеся там Кенет и его величество князь-король
переглянулись.
Акейро бродил по дворцу безо всякой определённой цели. Он даже не совсем
осознавал, где идёт, куда и зачем. Юноша просто не мог отделаться от
воспоминания о том, как губы Юкайгина синеют, даже скорее сереют, а
дыхание становится исчезающе-хриплым. Князь-король едва не умер у него на
руках. И Акейро не мог понять, ужас он чувствует, думая об этом, или
ярость. Ярость на то, что кто-то или что-то осмелилось хотя бы попытаться
забрать у него Юкайгина. Ужас, что он был всего в одном шаге от того,
чтобы лишиться князя-короля.
Его светлость господин наместник остановился и встряхнулся. Он стоял перед
дверями библиотеки. Видимо, это место было надёжно заколдовано, раз оно
притягивало Акейро, куда бы он ни направлялся.
Его светлость наместник отодвинул одну из дверей. В библиотеке горел свет,
и Акейро увидел двух Аканэ - своего учителя, великого воина, и мага в
чёрной одежде и белой головной повязке. Не будь наместник так занят своими
переживаниями, он бы непременно подивился этому - два человека, словно
зеркальные отражения, сидели и спокойно беседовали за кувшином вина.
- Вы уже закончили? - поинтересовался Аканэ-воин.
- Да, как ваше совещание? - Аканэ-маг подбросил фишку облака и ловко
поймал исцелённой Кенетом правой рукой, - Что-то серьёзное?
- Мгм… - невнятно отозвался Акейро.
- Это государственная тайна? - слегка удивился Аканэ-воин.
- М-м-м, нет, - туманно сказал его светлость наместник.
- Акейро! - Аканэ-маг бросил фишку в его светлость наместника, - Очнись!
Научи меня в это играть. Господин Аканэ говорит, вы с князем лучшие игроки
страны.
Его светлость наместник посмотрел на пойманную фишку, словно видел её
впервые в жизни. Аккуратно поставил на доску в ряд того облака, из
которого маг её вытащил. И почти выбежал из библиотеки. Оба Аканэ только
хмыкнули ему вслед.
Кенет по мере сил пытался развлечь его величество князя-короля беседой.
Вся беда состояла в том, что Юкайгин был совершенно не настроен
разговаривать. Но и выгнать Кенета он не мог. Хотя бы из чувства
благодарности. В мире, которого не было, молодой маг спас единственного
дорого ему человека. В этом мире история почти повторилась. Поэтому
князь-король мрачно поддакивал, совершенно не вслушиваясь в рассказ
Кенета.
Дверь опочивальни его величества князя-короля едва не слетела с петель.
Оба, и Юкайгин, и Кенет, невольно вздрогнули. Рука князя-короля невольно
потянулась к висящему в изголовье мечу, но на пороге стоял его светлость
господин наместник. Правда, увидев выражение лица Акейро, Кенет спешно
поднялся. И начал прощаться, вспомнив о множестве неоконченных дел.
Юкайгин и его наместник едва ли заметили уход молодого мага.
Дверь за спиной Кенета почти бесшумно закрылась. Акейро сделал несколько
шагов, пристально глядя на князя-короля. Юкайгин был удивлён.
- Ваше величество, - юноша говорил медленно, словно обдумывал каждое
слово, - я решил, каково будет моё желание.
- В самом деле? - Юкайгин ощутимо напрягся.
- Да, - Акейро остановился у изножья кровати, - я хочу, чтобы вы обещали,
что не оставите меня. Что не умрёте раньше меня. Что я не останусь без
вас.
- Что??!!!! - Юкайгин подскочил с постели, отбросив одеяло, - Как ты себе
это представляешь?!!! Мне сорок семь лет!! Тебе двадцать три!!! - его
величество, не сдержавшись, схватил Акейро за ворот и потряс. Не так
сильно, как утром в библиотеке, но вполне ощутимо.
- Мне всё равно, - его светлость наместник был невозмутим, - вы обещали
выполнить моё желание. Таково моё желание. Я не хочу, чтобы вы умерли
раньше меня.
С минуту его величество мерил Акейро разгневанным взглядом. Потом вдруг
неожиданно успокоился и отпустил юношу.
- Хорошо. Я обещаю, - его величество возлёг обратно на кровать.
- Что вы обещаете? - уточнил его светлость наместник, поправляя ворот
своей хайю.
- Я обещаю, что не умру раньше тебя, как ты того желаешь, - явно не веря
сам себе, сказал Юкайгин.
- Я слышал ваши слова, - Акейро кивнул и направился к двери.
Он дошёл до двери и даже взялся за ручку, собираясь удалиться. Но в
последний момент понял, чего он захотел, и что ему ответили. Его светлость
наместник судорожным движением развернулся на пятках и бросил отчаянный
взгляд на сидящего в постели, раздетого, безоружного и лохматого, но всё
равно очень грозного Юкайгина. В любом одеянии старый князь, носящий в
этом мире непонятный титул князя-короля, оставался правителем по рождению
и воспитанию. Человеком, для которого создана эта власть и этот титул.
Юноша резко выдохнул и кинулся обратно. Обнял Юкайгина, почти вцепившись в
него, как утопающий цепляется за протянутую руку. Его величество со
вздохом обнял его в ответ.
Они чувствовали себя так же, как находящиеся в эпицентре тайфуна, в
крошечном пятачке тишины среди урагана. Не отдавая себе отчёта в этом
ощущении, они искали покоя и уверенности друг у друга в объятиях. И
находили и то, и другое. Слыша дыхание друг друга и ощущая тепло любимого
тела, они обретали силу более могущественную, чем магия Кенета или
Инсанны. Силу, призвавшую их любовь из мира, которого не было. Силу,
вернувшую им память о небывшем. Силу, подарившую им невозможное будущее.
кресле, вслух читал отчет о последнем посольстве в Карену, небольшое
восточное княжество.
- Вы тоже его помните? - тихий голос Акейро прервал его величество на
середине фразы.
Тот оставил чтение, удивленно глядя на его светлость господина наместника.
- Вы помните его? - так же тихо повторил наместник, напряженно глядя в
глаза князю, - Тот мир, которого не было?
Юкайгин побледнел, словно увидел привидение своего дедушки в полном
парадном одеянии и при всех княжеско-королевских регалиях. Он отложил
свиток, поднялся, стараясь не встречаться с Акейро глазами.
- Да, - глухо прозвучало в ответ.
- И мы…- слова давались его светлости господину наместнику с явным трудом,
- мы действительно были любовниками?
Князь-король молчал, отвернувшись.
- Отвечайте, черт бы вас побрал!!! - наместник одним рывком оказался у
кресла князя. Но того отнесло так, словно одно прикосновение наместника
могло обжечь.
- Да, мы были очень близки, - Юкайгин бросил на наместника взгляд, который
Акейро, притом, что знал князя почти всю свою жизнь, не мог понять.
Акейро растерянно взглянул на его величество, будто тот его ударил.
- Сядьте, ваша светлость, - попросил Юкайгин, - выпейте что-нибудь.
Наместник послушно опустился в ближайшее кресло. Ссутулился, словно мерз в
жарко протопленном помещении библиотеки.
- И поэтому вы последнее время так себя ведете?
- А вы хотели бы, чтобы в один прекрасный день я начал вести себя так
словно мы были любовниками?
- Но… я скучаю по Вам.
Князь саркастически поднял левую бровь, явно пародируя манеру наместника.
- Я скучаю по игре... Мы долгое время не выезжали вместе на охоту. Мы даже
не разговариваем последние месяцы!!!
- Простите меня, ваша светлость. Мир, которого не было, мир, в котором вы
умирали, мир, в котором мы были любовниками…он изменил меня. И я боюсь,
наши отношения уже не станут прежними.
Акейро невидяще глянув на князя, отвернулся.
- Я думаю, мне лучше уйти, - князь-король мгновение помолчал, - вы хорошо
себя чувствуете?
- Да, - чужим голосом ответил Акейро, - доброй ночи, князь.
На следующий день князь-король отбыл с посольством.
***
Его величество князь-король Юкайгин, нынче ночью спешно вернувшийся из
своего посольства, был недоволен. Более чем недоволен. И не думал этого
скрывать. Прятать свои эмоции он вообще не считал нужным. Никогда.
Оставалось лишь удивляться, как человек со столь взрывным характером
столько лет правил на троне древней столицы.
Домочадцы князя-короля тихо и благостно вкушали поздний завтрак.
Возвращения его величества ждали только назавтра к полудню. Но вызванный
тревожной депешей его светлости господина наместника князь-король,
казалось, освоил искусство магического шага.
Итак, домочадцы его величества князя-короля вкушали завтрак. Именно
вкушали - каждый жест и негромкая реплика точнёхонько соответствовали
этикету. Словно не телесные потребности удовлетворяли собравшиеся в малой
столовой члены одной семьи, а ткали ткань ритуала.
Вызвать взрыв гнева Юкайгина не хотел никто. Не потому, что в гневе его
величество был склонен, не раздумывая, заключать своих родичей в темницы,
отправлять в ссылки или, того хуже, казнить. Нет, подобного за Юкайгином
не отмечалось. Но никому не нравится, когда на него рычит разъярённый
медведь. А рычать в гневе его величество умел истинно по-медвежьи.
Князь-король отложил столовый прибор и коротким жестом отодвинул блюдо.
Оглядел стол. Всё смотрели в свои тарелки. Благолепие, смотреть противно!
Даже Юкенна, принц, гадальщик и насмешник, только-только вернувшийся из
своего долгого посольства в Загорье, помалкивает. Небывалое дело!
Юкайгин взглянул на сидящего за противоположным концом стола его светлость
господина наместника Акейро. Господин наместник выглядел скверно. Нет, он
явно не был болен. Но, судя по красным глазам и отрывистым движениям,
сильно не выспался и перенервничал. Князь-король нахмурился. Уезжая из
своей столицы столь далеко и надолго, он желал даровать Акейро покой. Что
же случилось в его отсутствие?
- Ваша светлость? - в голосе Юкайгина слышался отзвук того самого рычания.
Акейро поднял взгляд от затейливых завитушек жареного в меду хвороста.
- Ваше величество? - в голосе Акейро Юкайгину послышалась та, невозможная
в этом мире, почти забытая хрипота и надтреснутость.
- Я жажду услышать, по какой причине и с какой целью меня вызвали в
столицу столь поспешно? - рычание в голосе князя-короля стало слышнее,
Юкайгин упёрся в колено сжатым кулаком.
Казалось, утреннее одеяние на нём пытается встать дыбом на манер шерсти.
- Ваше величество, - Акейро оставил в покое хворост в своей тарелке и
выпрямился, - сожалею, я переоценил возникшую опасность. Поддался панике.
- В самом деле? - его величество князь-король помолчал, - Не припомню,
чтобы вам ранее были свойственны подобные переоценки.
- Да, - Акейро не стал возражать.
Сам себе пытающийся оставаться спокойным наместник твердил, что не
понимает, с чего вдруг отправил это паническое письмо. Или не паническое?
Ведь старый маг, наставник побратима, не смог войти в Сад Мостов! Не смог!
Второй по силе светлый маг мира… И Акейро помнил лицо старого мага, когда
тот почти прокричал: "Кого вы пустили в город? Кого??! На Саду Мостов
лежит Тень!".
- Ваша светлость, - Юкайгин пока и не думал оставлять своего наместника в
покое.
- Ваше величество? - Акейро был до отвращения рад, что память мира,
которого не было, научила его владеть своим лицом лучше любого
лицедея-коэна.
- Жду вашего доклада. Через час в библиотеке - князь-король поднялся,
давая понять, что завтрак окончен.
Может быть, слух его обманул, но Юкайгину послышался больше чем один
облегчённый вздох.
Ровно через час его светлость господин наместник отодвигал дверь
библиотеки. Его величество сидел в своём любимом кресле, самом дальнем от
входа, спиной к занавешенному затейливо присборенным газом окну. Его
светлость он приветствовал коротким кивком. Акейро отдал его величеству
документы, требующие личного ознакомления и начал свой доклад. И как-то
незаметно увлёкся. Думать о делах княжества было просто и приятно.
Привычно. Никаких метаний и воспоминаний о небывшем. Никаких рвущих душу
желаний.
Но в какой-то момент его светлость господин наместник поймал себя на том,
что говорит слишком долго. Князь-король не прерывал его ни вопросами, ни
своими комментариями. Занервничавший Акейро взглянул на Юкайгина.
Князь-король сидел неестественно прямо и смотрел на него, наместника.
Странно смотрел. Акейро не мог понять этот взгляд, и это нервировало его
светлость куда сильнее, чем даже присутствие князя-короля.
Акейро невольно стрельнул глазами в сторону двери. Хоть бы пришёл
кто-нибудь что ли! А то, как не надо, вечно ломятся, а тут!
Князь-король тяжело шевельнулся, зашуршала ткань дневного одеяния.
- Я не знаю, что делать дальше, - каждое слово Юкайгин словно вырывал из
себя пыточными клещами.
Акейро конвульсивным движением поднялся. Прошёлся по библиотеке, коснулся
стеллажа с книгами. Вернулся, остановился у доски для игры во "Встречу в
облаках". Переставил дракона на другое поле.
- Давайте сыграем, - его светлость просительно глянул на князя-короля, -
прошу вас. Мы так давно не разделяли игру.
- Нет, - казалось, сидящий в дальнем кресле Юкайгин пытается отодвинуться
ещё дальше.
- Но почему? - Акейро приподнял одну из фишек облака, - Ведь вам всегда
это нравилось. Ваше величество, давайте сыграем.
- Нет, - Юкайгин заметно помрачнел.
- Хорошо, - его светлость зашёл с другого бока, - предлагаю сыграть на
желание.
Ответом ему был очень удивлённый взгляд князя-короля.
- На желание? Но вы играете хуже.
- Ничего! - Акейро приободрился, - У меня было время потренироваться. Так
вы согласны?
- На желание… - его величество внимательно изучил стоящего у доски
наместника, словно жаждал прочитать его мысли или разгадать его выдумку, -
хорошо. Я буду играть отсюда, а вы переставите мои фигуры.
Акейро предпочёл не показывать своего удивления. По крайней мере, Юкайгин
согласился играть - это уже достижение!
И уж никто из них не ожидал, что князь-король проиграет. Особенно, сам его
светлость наместник. Потому что никакого особенного желания он не задумал.
Просто сказал наудачу. Хотя было у него одно желание - уехать из Сада
Мостов как можно дальше и навсегда. Не рубить и не развязывать связавший
их с князем-королём узел. Просто недостойно удрать.
Юкайгин молчал несколько минут. Может быть, он не верил своему проигрышу?
- Каково же будет ваше желание, ваша светлость? - Акейро вздрогнул,
услышав официальный голос.
- М-м, - отозвался наместник, старательно пряча подальше фразу "покинуть
столицу навсегда", - я подумаю. Могу я подумать?
- Как пожелаете, - князь-король еле заметно шевельнул плечом, - вы можете
думать до завтрашнего утра.
Юкайгин поднялся и пошёл к выходу из библиотеки, старательно обойдя столик
для игры с противоположной от Акейро стороны. Князь-король уже открыл
дверь, когда его светлость господин наместник подскочил со своего кресла и
крикнул ему в спину: "Вы ведёте себя так, будто я вам неприятен!!" Акейро
и сам верил этому в тот момент.
Князь-король шарахнул дверью так, что они обе чуть не вылетели из косяка.
Со стремительностью нападающего медведя Юкайгин схватил Акейро за одежду
на груди, вздёрнул в воздух и начал трясти. Оторопевший юноша даже не
подумал сопротивляться.
- Ты издеваешься?! - прорычал князь-король, - Или и впрямь не
понимаешь?!!!
Придушенный своей же рубашкой Акейро молча висел в его руках. Опомнившись,
Юкайгин поставил его на ноги. Отошёл, отвернулся. Ссутулился, словно ему
на плечи легла непомерная тяжесть.
- Я боюсь находиться рядом с тобой, - это был почти стон, - чувствовать
тепло твоей кожи, запах твоего тела. Я боюсь не сдержаться. Неужели ты не
понимаешь?
Акейро не слышал слов князя-короля, поражённый неожиданным ощущением - он
не мог видеть удручённого Юкайгина. Это было так же больно, как попасть в
волчий капкан. И от этой боли великий воин Аканэ не научил его защищаться.
Молча и всё так же ссутулившись князь-король шагнул к дверям и вышел из
библиотеки. Потрясённый Акейро остался один. Почти не осознавая, что
делает, он шагнул к креслу Юкайгина и опустился в него. Дерево и кожа ещё
хранили тепло тела его величества, и господина наместника окутало облако
знакомого еле уловимого аромата восточных благовоний. Это было почти как
оказаться в его объятиях. Почти.
Наверное, его светлость господин наместник просидел так несколько часов.
Никто его не тревожил, кроме собственных мыслей. Чёрный маг Имибэ Аканэ,
для борьбы с которым в столицу были вызваны Кенет, Аканэ-воин, Хэсситай и
старый маг-наставник Кенета, по всей видимости, гулял с кем-то из них по
Саду Мостов. Или, может быть, услаждал себя беседой опять же с кем-то из
них. Во всяком случае, он не приставал к Акейро с дурацкими вопросами.
Его светлость господин наместник очнулся от своих размышлений внезапно,
словно его кто-то позвал. Взглянул в окно, пытаясь определить, который
час. Судя по положению солнца, получалось около четырёх часов пополудни.
Акейро покинул библиотеку. Выяснить, где сейчас находится его величество
князь-король, не составило труда.
Его светлость господин наместник тихо отвёл ветку жимолости и оглядел
поляну. Юкайгин, скинув верхнее дневное одеяние, сидел на траве, играя с
внуком. Вокруг них валялись разноцветные игрушки, драконьи чешуйки и
кверху рыжим брюхом лежала собака-телохранитель. Она повела ухом в сторону
Акейро, но запах отца принципала был ей хорошо знаком.
Маленький принц заставлял деда изображать восточного дракона, охранителя
древней столицы. Роль Сада Мостов удачно играло свернутое верхнее дневное
одеяние князя-короля.
Его светлость наместник улыбнулся, не замечая, что улыбается. Он любил
своего сына, разумеется. И сейчас Акейро мог признаться сам себе, что
любит князя-короля. Вернее, сейчас он не стал бы возражать. Он любил
каждое его движение, каждый звук его голоса, каждую складку его одежды.
Это было почти наваждением. Или - совсем наваждением. Магией воспоминания
о мире, которого не было. Магией, неподвластной даже Кенету.
Солнце клонилось к закату, скоро должна была выпасть вечерняя роса.
Цветными призраками со стороны дворца набежали няньки и увлекли
возмущающегося маленького принца с собой. Рыжая собака убежала следом. Две
девушки остались собрать игрушки и драконьи чешуйки. По-прежнему сидящий
на траве Юкайгин отослал их ленивым жестом. Потом он потянул к себе своё
верхнее одеяние и облачился в него. Сшитое из загорской ткани, одеяние
почти не помялось.
Князь-король уселся на невысокую самшитовую скамеечку, рассеяно завязывая
все положенные завязки. Акейро не уследил, откуда в его руках появилась
широкая дага. Когда Юкайгин уезжал с посольством, у него не было подобного
кинжала. Акейро невольно напрягся.
Его величество размышлял, водя остриём даги по ладони и запястью. Вряд ли
он помышлял о смертоубийстве, но смотреть на это его светлость господин
наместник не мог.
Акейро решительно вывернулся из-за куста и прошагал к скамье. Уселся рядом
с князем-королём на скамью. Юкайгин коротко глянул на незваного гостя, но
ничего не сказал. Отвернулся, глядя на садящееся солнце.
Акейро разглядывал знакомый профиль, словно видел его впервые в жизни.
Заметные, теперь - очень заметные белые пряди в чёрных волосах. Выпуклый
загорелый лоб. Прямую тёмную бровь, очертание высокой скулы, характерный
для жителя Сада Мостов разрез глаза. Чуть горбатую линию когда-то
сломанного носа. Гладко выбритую щёку, на которой к вечеру стала видна
тень щетины. Чётко очерченные губы - Акейро помнил их вкус, ощущение их
прикосновения, но эта память была не из этого мира. Резкий подбородок. У
малыша очертание подбородка похоже.
Его светлость протянул руку и медленно провёл по шее князя-короля у самой
границы роста волос. Ворот повседневного дневного одеяния был достаточно
низок, чтобы не мешать прикосновению.
Юкайгин дёрнулся, словно на него плеснули раскалённое олово. Обернулся,
сдерживая вскрик.
Акейро мучительно сжал руки в кулаки.
- Простите. Я не могу быть рядом с вами и не коснуться.
Князь-король смотрел на него почти минуту, и Акейро не мог дышать под этим
взглядом. Потом Юкайгин отвернулся. Подтянул рукав верхнего одеяния почти
до плеча, закатал рукав нижнего до локтя. Сжал руку в кулак. Коротким,
выверенным движением, словно делал это сотню раз, разрезал себе кожу на
предплечье. Протянул руку к Акейро, перевернув её порезом вниз, чтобы
кровь стекала на скамью и на землю.
- Коснись меня.
Завороженный юноша медленно провёл тыльной стороной ладони от ворота
одеяния до локтя князя-короля. Там его рука остановилась, словно складки
ткани были неодолимым препятствием.
- Не моей одежды, меня! - рыкнул Юкайгин.
Акейро честно попытался. И не смог. Под этим странным - гневным? -
взглядом таких знакомых глаз его рука окаменела.
- Вот видишь, - князь-король выдернул пояс нижнего одеяния и наспех
замотал кровоточащий порез. Опустил рукав и спрятал куда-то в складки
одежды дагу.
Его светлость господин наместник сидел, наблюдая за движениями деда своего
сына, и не мог шевельнуться. Он чувствовал себя заколдованным. Ведь он
хотел - очень хотел - коснуться его. Ощутить тепло кожи, знакомую
плотность мышц. Но - не смог. Почему?
Юкайгин взглянул на Акейро, недоумевая, отчего тот не уходит или, по
крайней мере, не скажет что-нибудь. Вид у юноши был совершенно потерянный.
Может быть, не стоило заставлять его? Но…
Князь-король протянул руку и запустил пальцы в длинные волосы наместника.
Притянул Акейро себе на плечо. Прижался щекой к его макушке. Юкайгин знал,
что должен сдерживать свои желания. Этот мир - совсем другой. И не важно,
что он помнит и что чувствует. В конце концов, закат его жизни близок, а
полдень жизни Акейро только приближается. У него просто нет права
возвращать к жизни то, что их связывало в мире, которого не было. Даже
если его сердце разорвётся от невозможности сказать: "Я люблю тебя".
Акейро коротко вздохнул. Находиться в объятии Юкайгина - это было так
знакомо и одновременно странно. Что-то было не так. Что? Акейро пальцами
свободной левой руки провёл по лицу князя-короля, как слепой изучает
внешность незнакомого человека. Юкайгин замер. Он был неподвижнее каменной
статуи предка-основателя Сада Мостов. Акейро горько вздохнул. Отвёл руку.
Тихо сказал: "Не правильно, не понимаю". И сделал попытку отстраниться.
Юкайгин тут же отпустил его. Почти минуту они сидели рядом, глядя в землю.
Князь-король, совершенно не задумываясь, что делает, туже затягивал
пояс-повязку.
- Ваше желание, ваша светлость, - Юкайгин, наконец, поднялся и теперь
смотрел на Акейро сверху вниз, - завтра утром я хочу услышать его.
- Да, ваше величество, - бездумно кивнул наместник, - завтра утром.
Князь-король повернулся и пошёл ко дворцу, похожий на медведя более
обычного. Шагал он всегда чуть вперевалку, как человек, много ездящий
верхом. Акейро проводил его взглядом.
Его светлость господин наместник знал, что сам изменился по сравнению с
бывшим собой очень сильно. В конце концов, в том мире он умирал. Умирал
всю свою жизнь. В общем-то, только любовь старого князя не дала ему
умереть по приезду в Сад Мостов. В том мире, которого не было. Здесь
Акейро знал князя-короля всю свою жизнь, недолгую пока жизнь совершенно
здорового человека. И теперь его светлость господин наместник пытался
понять, изменился ли князь-король Юкайгин этого мира по сравнению с князем
Юкайгином того? У этого Юкайгина была дочь, которую он, Акейро, любил до
той памятной ночи под дверью спальни великого воина Аканэ. Или он любил
только то в ней, что напоминало её отца? Но он не мог помнить мир,
которого не было! Не мог помнить чувство, связавшее бешеного старого князя
и приехавшего из новой столицы чужака-юнца. Или мог?… Ведь Юкайгин
вспомнил всё раньше. Или - невероятно - он помнил это всегда?
Акейро поднялся и пошёл в сторону дворца. Солнце уже село, сад освещали
заколдованные цветные фонарики, развешанные в ветвях деревьев. Обычно его
светлость наместник любовался игрой света и листьев, но сейчас ему было
всё равно. Акейро хотел забыться. У него возникло стойкое ощущение, что
ещё немного, и он сойдёт с ума. Совсем.
Ноги сами принесли юношу в библиотеку. Там горел свет, и Акейро осторожно
заглянул внутрь. Наткнуться на князя-короля ему не хотелось. Но в
библиотеке сидел маг Аканэ с кувшином вина и что-то читал. Почти секунду
Акейро боролся с желанием придушить это стихийное бедствие, обрушившееся
на Сад Мостов. Потом Аканэ отвлёкся от книги и улыбнулся наместнику.
- Хороший вечер, - сказал маг, - я тут подумал и решил остаться у вас до
конца недели. Ты не против?
- Э-э… - Акейро чуть не подавился воздухом, - а почему, могу я узнать?
- Ты бы вошёл что ли? - Аканэ потянулся и взял со стола стакан с вином, -
Вредно со свежеисцелёнными ранами проходить через границы миров. Рана
может открыться. Да я всего-то на три дня задержусь.
- Оставайся, - Акейро с тяжким вздохом уселся в ближайшее к занятому магом
кресло, - никто тебя не гонит.
В самом деле, выгнать этого конкретного чёрного мага не поднялась рука ни
у кого. Даже великий воин Аканэ, даже Кенет были сражены его поистине
волшебным обоянием. Но, с другой стороны, Лорд-протектор неведомого Сагана
со всем пылом школяра влюбился в Сад Мостов. За это ему многое простили
бы, будь в этом нужда.
- Ты удручён, - маг протянул наместнику полный стакан, - всё идёт не так?
- Не так, - Акейро отхлебнул золотистого напитка, - ты думаешь, я знаю,
как оно должно идти?! Я женат на его дочери!! Боги Семи Небес!
- Гм… - маг отложил книгу, - я хочу тебе кое-что рассказать…
***
Ворнинг автора и участников игры:
Никогда не пейте с чёрными магами!!! Даже если они не опаивают вас со
своими зловещими целям, пьянка эта будет иметь совсем не те последствия,
на которые вы, возможно, рассчитываете!
Утром Акейро разбудили слуги. Его светлость весьма смутно помнил, как
добрался до своей спальни, и единственное, что ему хотелось сейчас - это
умереть. Где-то на заднем плане слегка виднелась мысль о том, что мага
Аканэ всё-таки стоит убить. Никто не имеет права так издеваться над
наместником Сада Мостов!!
Держа раскалывающуюся голову очень прямо и неподвижно, его светлость
господин наместник проследовал завтракать. От запахов пищи ему сделалось
совсем худо. Тем более, тут же за столом сидели его величество
князь-король и её высочество принцесса, супруга господина наместника. И
оба смотрели на Акейро по меньшей мере укоризненно.
Честно сказать, этот завтрак был хуже всех тех испытаний, которым его
подвергал при обучении великий воин Аканэ. Акейро мог бы гордиться тем,
что вынес его с честью, не будь ему так плохо. Поэтому по окончании приёма
пищи его светлость господин наместник по возможности быстро скрылся в
саду. Была там одна очень уединённая беседка, увитая диким виноградом, где
в бытность свою ещё только ухажёром принцессы совсем ещё молодой Акейро
назначал ей свидания.
Его светлость наместник поставил кувшин с водой на плитяной пол и со
стоном вытянулся на скамье. Нет, нельзя пить с магами! Как хорошо, что
побратим совсем не пьёт! А это чудовище с посохом надо отправить
куда-нибудь полюбоваться окрестностями Сада Мостов! Подальше! До конца
недели! В сопровождении Кенета и Аканэ, чтобы он при всём его желании
вернуться не смог!
Акейро смежил веки, наслаждаясь тишиной и неподвижностью. В голове бегали
демоны и больно пинались. Еда в животе застряла где-то на пол пути и
теперь, очевидно, размышляла, путешествовать ей дальше или вернуться в
исходную точку маршрута. Нет, пить с магами НЕЛЬЗЯ!!!
Его светлости господину наместнику удалось вздремнуть часик-полтора. Он
проснулся, услышав знакомые шаги, тяжёлые и мягкие одновременно. Так мог
бы ступать крупный хищник, но это шёл человек. Удрать Акейро не успел - в
проёме входа возник его величество князь-король во всей роскоши
повседневного дневного одеяния правителя Сада Мостов. Вид у Юкайгина был
по-прежнему укоризненный.
Акейро сел. Он должен был бы встать, но пока не мог. Демоны в голове
продолжали бегать и пинаться.
- Я хотел бы услышать ваше желание, ваша светлость, - медленно произнёс
его величество.
Его светлость посмотрел на Юкайгина мученическими глазами смертельно
раненого боевого коня. Желание? Какое желание, ваше величество? Вы же
видите - я умираю.
Юкайгин покачал головой. Подошёл к скамье, вытаскивая откуда-то из складок
одеяния вчерашнюю дагу. Сел, взглянул на страдающего наместника. Притянул
его лечь больной головой себе на колено. И положил дагу холодным клинком
плашмя на лоб. Акейро благодарно зажмурился.
Наверное, кинжал Юкайгину кто-то заколдовал. Как иначе объяснить, что
клинок оставался холодным, пока размышляющий о чём-то своём князь-король
переворачивал его на лбу медленно отходящего от вчерашней пьянки Акейро? И
через некоторое время его светлость наместник умирать перестал. И осознал,
что они с Юкайгином находятся наедине в укромном месте, причём
князь-король убежать не пытается, равно как и не пытается сесть подальше,
а вовсе даже позволил ему, Акейро, лежать у себя на колене.
У его светлости господина наместника было такое ощущение, словно у него в
животе взорвалась загорская петарда. Дыхание сорвалось сразу. Акейро
мучительно хотел поймать взгляд князя-короля, но Юкайгин думал о чём-то
своём и смотрел в сторону. Помедлив, Акейро позвал его:
- Посмотри на меня.
Юкайгин вздрогнул. Опустил взгляд на лежащего. В глазах юноши были жажда
и, пожалуй, безумие. Акейро поднял руку и коснулся лица князя-короля.
Провёл кончиками пальцев со лба через скулу к губам, обмер от ощущения
прикосновения к его коже.
Юкайгин убрал дагу, медленно-медленно, словно давая Акейро время
передумать, наклонился и поцеловал его. Осторожно, легко. Вопросительно. И
таким же - сторожким, вопросительным, было ответное движение губ юноши.
Казалось, мир замер на какой-то неуловимый миг. Все звуки и движения
умерли. А потом Юкайгин с давно сдерживаемым стоном приподнял Акейро над
скамьёй, прижимая к себе.
Акейро и не подозревал, что может любить так, что способен испытывать
такие эмоции, неудержимые, захлестывающие, как волны северного моря в
сезон бурь.
Он тонул и захлебывался в этих новых для него ощущениях. Новых? Или
знакомых? Ведь он знал прикосновения этих рук, знал вкус этих губ, знал
неровный ритм этого дыхания. Знал в мире, которого не было. Акейро
неудержимо затрясло. Ему показалось, он падает, проваливается в бездонную
пропасть, и только надежные руки князя не дают ему потеряться
окончательно.
Проклятая официальная одежда никак не желала сниматься, Юкайгин задыхался
под многослойным одеянием, оно жгло его, как заколдованное. И он никак не
мог отделаться от страха, пришедшего из мира, которого не было - не
навредить, не забыть о том, что жизнь в этом теле хрупка, как ночной
мотылёк.
Акейро с проклятием рванул завязки своей хайю. Он тоже не мог, просто не
мог сейчас чувствовать на себе что-то, кроме прикосновения рук
князя-короля, кроме ощущения жара его дыхания, кроме его обнажённой кожи.
Наверное, это было безумием. Или магией. Или любовью. Потому что потом его
светлость наместник, как ни старался, не мог вспомнить те полтора часа,
отделившие склонившегося в поцелуе Юкайгина от Юкайгина, сидящего на полу
и держащего его, Акейро на руках, как ребёнка.
Его светлость наместник открывать глаза не хотел. Ему было слишком хорошо.
Мучавшее его желание было утолено, и никто и ничто не мешало ему просто
отдаться на волю любимых рук, слушать мерное глубокое дыхание и быстрый
стук сердца.
- Теперь правильно, - тихо, словно в полусне, произнёс Акейро.
- М-да? - странным голосом отозвался князь-король.
Его светлость вздрогнул и попытался отстраниться, но Юкайгин его не
отпустил. Набеги сейчас толпа слуг, царедворцев и дипломатов, князь-король
не разжал бы объятие. Ни за что. Но…
- Как я посмотрю в глаза своей дочери? - тяжело выговорил Юкайгин.
Акейро ухмыльнулся. Он смотрел на его величество снизу вверх, угнездившись
в его руках, на его коленях и препаскуднейше ухмылялся. И был абсолютно
счастлив при этом. Потому что вспомнил вчерашнюю пьянку с магом Аканэ и их
беседу как раз на эту тему: "Никогда бы не позволил государственным делам
мешать отношениям с любимым человеком! - Я женат на его дочери!"
Князь-король заломил левую бровь, явно пародируя манеру самого наместника.
Но ничего не сказал. Видимо, предаваться угрызениям совести у него сейчас
не получалось.
Они посидели ещё немного, наслаждаясь обществом друг друга, телесным
контактом и окутавшим их уютным молчанием. И могли бы сидеть ещё долго, но
Акейро предположил, что их могут начать искать. И даже найти.
Его светлость наместник со вздохом начал выбираться из объятий
князя-короля. Юкайгин его отпустил и сам принялся разбираться со своей
одеждой.
Видимо, Акейро заставила обернуться тишина. Его величество, белый, как
простыня, с синими губами, стоял, прижимая к левой стороне груди свою же
нижнюю рубашку. Потом он покачнулся и начал падать. Медленно, как в дурном
сне.
Похолодевший от ужаса Акейро поймал его и уложил, свернув под голову свою
хайю. Несколько секунд его светлость наместник пытался понять, что
случилось, потом он вспомнил, что слева у человека находится сердце, и как
быстро оно у его величества билось. Целитель, срочно нужен был целитель!
Кенет! КЕНЕТ!!!
Видимо, это был единственный раз, когда Акейро смог мысленно дозваться до
побратима. Обычно его светлость не владел искусством мысленной речи.
Кенет появился из своего магического шага уже внутри беседки. Вид у
сильнейшего светлого мага был недоумевающий, но одного взгляда на
происходящее оказалось достаточным. Кенет опустился на колени рядом с
задыхающимся Юкайгином и возложил ему руки на грудь. Акейро наблюдал, как
дыхание князя-короля выравнивается, губы принимают положенный оттенок, а
лицо покидает белизна свежей штукатурки. Князь-король слабо улыбнулся и
уснул. Прямо на полу беседки.
Кенет с некоторым трудом поднялся.
- Что с ним? - шёпотом спросил Акейро, - Что случилось?
Маг подарил ему ставший привычным за сегодня укоризненный взгляд.
- Его величество уже не молод, - прошептал Кенет, - и княжеством управлять
нелегко. И вы сейчас, наверное, любовью занимались? Сердце не выдержало.
- Сердце? - Акейро пристально взглянул на мага, - То есть он мог умереть
сейчас?
- Да, - не стал спорить Кенет.
Лицо его светлости господина наместника окаменело.
- Надо людей позвать, перенести его величество в опочивальню, - глухо
сказал Акейро.
- Подождите, - Кенет протянул руку к плечу наместника Сада Мостов, но не
коснулся, - оденьтесь сперва. И его величество надо одеть.
Акейро кивнул, судорожно натягивая на себя остатки одежды. Чтобы вытащить
из-под головы спящего Юкайгина свою хайю, ему пришлось почти минуту
бороться с собой.
Князя-короля они одели, наверное, не совсем правильно, но в данный момент
Акейро было плевать на этикет. Главное было хотя бы соблюсти видимость.
Потом его светлость наместник призвал слуг и полевых агентов из числа
оказавшихся поблизости, и они перебежками понесли спящего Юкайгина в его
покои. Перебежками потому, что Акейро приказал молчать о болезни
князя-короля. Кенет обещал - его величество проснётся совершенно здоровым,
незачем пугать жителей города.
Юкайгин был устроен в своей опочивальне со всем возможным удобством,
Акейро приказал принести два кресла и хотя бы лепёшек, и они с Кенетом
уселись нести караул. На самом деле нужды в этом не было, просто его
светлость наместник не мог заставить себя уйти, оставить князя-короля
одного. Акейро только что по-настоящему обрёл этого человека в своей
жизни. Он только что сам обрёл свою жизнь во всей её глубине и вкусе. Как
можно было уходить?!
Кенет искоса посматривал на побратима, но благоразумно помалкивал. Молодой
маг помнил об их отношениях в мире, которого не было. Он помнил, как
Юкайгина гнал по замку Пленного Сокола неполученный ответ на незаданный
вопрос. И сейчас комментировать случившееся он не собирался. Ни в
князе-короле, ни в его наместнике не было крови драконов, поэтому помнить
тот мир они вроде бы не могли. Но они его помнили. Их любовь оказалась
сильнее всех магических законов. Пожалуй, Кенет чувствовал что-то похожее
на зависть. Не то, чтобы он завидовал отношению мужчины с мужчиной, нет.
Тут уж каждому своё. Но сила этого чувства его просто завораживала.
Маг прислушался к дыханию спящего, оно было уже почти дыханием здорового
человека. Его величество ещё час-другой поспит и никогда даже не вспомнит
о сегодняшнем приступе.
Тени стали длинными, когда Юкайгин пошевелился, стряхнул волосы с глаз и
приподнялся на локтях. Неизвестно, кого его величество ждал обнаружить в
своей опочивальне, но на Кенета и Акейро он откровенно вытаращил глаза.
- Что случилось? - хрипловато со сна спросил Юкайгин, - Почему вы здесь?
Акейро поднялся, подошёл к ложу и внимательно изучил князя-короля. Тот
ответил недоумевающим взглядом.
- Как вы себя чувствуете, ваше величество? - странным голосом спросил
наместник.
- Хорошо, - ответил князь-король, - как всегда.
- В самом деле? - тем же странным голосом переспросил Акейро.
- Да, - Юкайгин нахмурился.
Его светлость господин наместник сделал официальное лицо и чинно покинул
опочивальню. Оставшиеся там Кенет и его величество князь-король
переглянулись.
Акейро бродил по дворцу безо всякой определённой цели. Он даже не совсем
осознавал, где идёт, куда и зачем. Юноша просто не мог отделаться от
воспоминания о том, как губы Юкайгина синеют, даже скорее сереют, а
дыхание становится исчезающе-хриплым. Князь-король едва не умер у него на
руках. И Акейро не мог понять, ужас он чувствует, думая об этом, или
ярость. Ярость на то, что кто-то или что-то осмелилось хотя бы попытаться
забрать у него Юкайгина. Ужас, что он был всего в одном шаге от того,
чтобы лишиться князя-короля.
Его светлость господин наместник остановился и встряхнулся. Он стоял перед
дверями библиотеки. Видимо, это место было надёжно заколдовано, раз оно
притягивало Акейро, куда бы он ни направлялся.
Его светлость наместник отодвинул одну из дверей. В библиотеке горел свет,
и Акейро увидел двух Аканэ - своего учителя, великого воина, и мага в
чёрной одежде и белой головной повязке. Не будь наместник так занят своими
переживаниями, он бы непременно подивился этому - два человека, словно
зеркальные отражения, сидели и спокойно беседовали за кувшином вина.
- Вы уже закончили? - поинтересовался Аканэ-воин.
- Да, как ваше совещание? - Аканэ-маг подбросил фишку облака и ловко
поймал исцелённой Кенетом правой рукой, - Что-то серьёзное?
- Мгм… - невнятно отозвался Акейро.
- Это государственная тайна? - слегка удивился Аканэ-воин.
- М-м-м, нет, - туманно сказал его светлость наместник.
- Акейро! - Аканэ-маг бросил фишку в его светлость наместника, - Очнись!
Научи меня в это играть. Господин Аканэ говорит, вы с князем лучшие игроки
страны.
Его светлость наместник посмотрел на пойманную фишку, словно видел её
впервые в жизни. Аккуратно поставил на доску в ряд того облака, из
которого маг её вытащил. И почти выбежал из библиотеки. Оба Аканэ только
хмыкнули ему вслед.
Кенет по мере сил пытался развлечь его величество князя-короля беседой.
Вся беда состояла в том, что Юкайгин был совершенно не настроен
разговаривать. Но и выгнать Кенета он не мог. Хотя бы из чувства
благодарности. В мире, которого не было, молодой маг спас единственного
дорого ему человека. В этом мире история почти повторилась. Поэтому
князь-король мрачно поддакивал, совершенно не вслушиваясь в рассказ
Кенета.
Дверь опочивальни его величества князя-короля едва не слетела с петель.
Оба, и Юкайгин, и Кенет, невольно вздрогнули. Рука князя-короля невольно
потянулась к висящему в изголовье мечу, но на пороге стоял его светлость
господин наместник. Правда, увидев выражение лица Акейро, Кенет спешно
поднялся. И начал прощаться, вспомнив о множестве неоконченных дел.
Юкайгин и его наместник едва ли заметили уход молодого мага.
Дверь за спиной Кенета почти бесшумно закрылась. Акейро сделал несколько
шагов, пристально глядя на князя-короля. Юкайгин был удивлён.
- Ваше величество, - юноша говорил медленно, словно обдумывал каждое
слово, - я решил, каково будет моё желание.
- В самом деле? - Юкайгин ощутимо напрягся.
- Да, - Акейро остановился у изножья кровати, - я хочу, чтобы вы обещали,
что не оставите меня. Что не умрёте раньше меня. Что я не останусь без
вас.
- Что??!!!! - Юкайгин подскочил с постели, отбросив одеяло, - Как ты себе
это представляешь?!!! Мне сорок семь лет!! Тебе двадцать три!!! - его
величество, не сдержавшись, схватил Акейро за ворот и потряс. Не так
сильно, как утром в библиотеке, но вполне ощутимо.
- Мне всё равно, - его светлость наместник был невозмутим, - вы обещали
выполнить моё желание. Таково моё желание. Я не хочу, чтобы вы умерли
раньше меня.
С минуту его величество мерил Акейро разгневанным взглядом. Потом вдруг
неожиданно успокоился и отпустил юношу.
- Хорошо. Я обещаю, - его величество возлёг обратно на кровать.
- Что вы обещаете? - уточнил его светлость наместник, поправляя ворот
своей хайю.
- Я обещаю, что не умру раньше тебя, как ты того желаешь, - явно не веря
сам себе, сказал Юкайгин.
- Я слышал ваши слова, - Акейро кивнул и направился к двери.
Он дошёл до двери и даже взялся за ручку, собираясь удалиться. Но в
последний момент понял, чего он захотел, и что ему ответили. Его светлость
наместник судорожным движением развернулся на пятках и бросил отчаянный
взгляд на сидящего в постели, раздетого, безоружного и лохматого, но всё
равно очень грозного Юкайгина. В любом одеянии старый князь, носящий в
этом мире непонятный титул князя-короля, оставался правителем по рождению
и воспитанию. Человеком, для которого создана эта власть и этот титул.
Юноша резко выдохнул и кинулся обратно. Обнял Юкайгина, почти вцепившись в
него, как утопающий цепляется за протянутую руку. Его величество со
вздохом обнял его в ответ.
Они чувствовали себя так же, как находящиеся в эпицентре тайфуна, в
крошечном пятачке тишины среди урагана. Не отдавая себе отчёта в этом
ощущении, они искали покоя и уверенности друг у друга в объятиях. И
находили и то, и другое. Слыша дыхание друг друга и ощущая тепло любимого
тела, они обретали силу более могущественную, чем магия Кенета или
Инсанны. Силу, призвавшую их любовь из мира, которого не было. Силу,
вернувшую им память о небывшем. Силу, подарившую им невозможное будущее.
Sieg Delacroix
Come Back
Вот это да! Круто, это просто круто. Давно хотел прочесть что-то подобное. Потрясен в хорошем смысле этого слова.
ВОЛЧИЦА
Почетный житель
Один китайский философ, зная ужасные лики низших
слоев Тонкого Мира, решил притупить их впечатление. Для
этого он наполнил свою спальню самыми страшными
изображениями. Находясь среди этих отвратительных личин, он
надеялся, что хуже худого не будет. Такой метод
отвратителен, хотя в той или иной мере люди любят его.
Наоборот, мы учим людей делать глаз незрячим на
отвратительное. К тому же невозможно представить всю меру
ужасов, созданных людскими пороками. Даже здесь, в земном
мире, мы часто ужасаемся нечеловеческим обликами, но можно
представить, во что они превращаются при обнаженной сущности
своей! Мы и здесь часто испытываем натиск этих темных
сущностей. Они пытаются уничтожить все опасное для них. Они
стараются обессилить во время сна, чтоб тем легче подбросить
вред, пользуясь нарушением равновесия. Нужно не считать эти
темные порождения суеверием. Каждый ученый должен понять всю
глубину перспективы Бытия. Он понял неисчислимость малых
организмов; он видел кости великанов-животных и может
увидеть еще больше, если заглянет в глубь пещер Гималайских.
Так ученый отмеряет в бесконечность и считает бесконечные
величины простыми математическими решениями. Значит, именно
ученый должен допускать и беспредельность огненных
образований. Так нужно от грубейших математических нулей
послать воображение в Беспредельность, помня, что пустота не
существует.
слоев Тонкого Мира, решил притупить их впечатление. Для
этого он наполнил свою спальню самыми страшными
изображениями. Находясь среди этих отвратительных личин, он
надеялся, что хуже худого не будет. Такой метод
отвратителен, хотя в той или иной мере люди любят его.
Наоборот, мы учим людей делать глаз незрячим на
отвратительное. К тому же невозможно представить всю меру
ужасов, созданных людскими пороками. Даже здесь, в земном
мире, мы часто ужасаемся нечеловеческим обликами, но можно
представить, во что они превращаются при обнаженной сущности
своей! Мы и здесь часто испытываем натиск этих темных
сущностей. Они пытаются уничтожить все опасное для них. Они
стараются обессилить во время сна, чтоб тем легче подбросить
вред, пользуясь нарушением равновесия. Нужно не считать эти
темные порождения суеверием. Каждый ученый должен понять всю
глубину перспективы Бытия. Он понял неисчислимость малых
организмов; он видел кости великанов-животных и может
увидеть еще больше, если заглянет в глубь пещер Гималайских.
Так ученый отмеряет в бесконечность и считает бесконечные
величины простыми математическими решениями. Значит, именно
ученый должен допускать и беспредельность огненных
образований. Так нужно от грубейших математических нулей
послать воображение в Беспредельность, помня, что пустота не
существует.
